Том I.

затмевал их). Был один поляк, который раньше имел претензии на Юлиньку, а тут я решительно уничтожил его в ее глазах, и он страшно на меня злился и подсматривал за, нами. Раз мы поехали гулять через реку в лес на другую сторону. Когда все разошлись, и мы с Юлинькою ушли в лес, и хоть мы никого не заметили и не видели, кто бы мог подсмотреть нас, но все-таки у меня тот час сердце предчувствовало, что что-нибудь вышло неладно. Он, каналья, в самом деле заметил и пересказал ее отцу и матери. Как мы воротились и я поглядел на его лицо и на лицо ее отца и матери, для меня все стало яснее дня. Хорошо. Я вижу, что если я останусь, дело может кончиться плохо, - они, пожалуй, могут вздумать наделать мне Неприятностей, - и тотчас решился бежать: Но во весь обратный путь домой я сохранял совершенное спокойствие и веселость, так что не подал им никакого подозрения, что я заметил, что они знают. Как приехали, я в тот же вечер, пока не разъехались гости, и удрал. Идти обычною дорогою мне было нельзя, потому что могли догнать, поэтому я и пошел пешком, не нанимая лошадей; потому что меня ведь кругом знали, к Антоновскому, который жил верст за 20, тоже на уроке. Должно сказать, что судьба всегда так устраивала, что Антоновский являлся тотчас там, куда я перейду. Я явился к нему, пересказал ему все, оставил письмо Юлиньке, в котором написал, почему должен я оставить так вдруг - после я получал сведения о них - через Антоновского". (Или я позабыл, это было о Райковской? кажется, что скорее об этом.)

"Наконец, вот третья история. Я жил в Курской губернии у помещика Мирного, у которого готовил двух сыновей в инженерный корпус; он меня ужасно любил, хотел всеми средствами помочь мне; обещался, как дети будут готовы, дать мне все средства жить в университете, и одним словом, если б до конца я выдержал, судьба моя устроилась бы решительно иначе; он был решительно такой кроткий, тихий, добрый; но и тут не обошлось дело как следует. Его жена, женщина уже немолодая" (как я сужу по его рассказу - 30-33 года), "довольно хорошая собою, страстно влюбилась в меня - уж тут не я был виноват. Я противился всеми средствами, но, наконец, не устоял, а надобно вам сказать, что и она, как я приехал к ним первый раз из города, ужасно была недовольна на мужа за то, что привез такого неуклюжего, нелюдимого, как я - это-то сначала и отталкивало меня от нее. Я думал, что это развратная женщина, которая ездила и будет ездить на всех учителях и теперь недовольна мужем за то, что привез ей не красавчика - нет, напротив, - я обижал ее, - страстно влюбилась в меня, и в это время я уже был смел. Я с детьми жил через огромный двор, в особом флигеле, должно было переходить через весь двор, а ведь каждую минуту может кто-нибудь, заметить, все-таки я проходил; она жила на отдельной половине вместе с маленькими дочерьми, в одной комнате спали с ней две: одной было года 3, другой лет 6, и должно было не разбудить их - ведь дело опасное, - мы уходили в другую комнату. И странно, как неловки бывают эти

женщины; никак не может скрыть ни любви, ничего; уж как я, кажется, говорил ей обо всем, как она должна вести себя, чтобы ничего не заметили, - нет, всегда в каждом слове, в каждом взгляде так и высказывает нежность. Раз я едва мог ускользнуть: мужу приснилось или показалось, что пожар, и он разбудил лакеев, поднял страшную суматоху, стал бегать по всему дому - а, может быть, он что-нибудь уже и подозревал, только я этого не думаю… У нас была поверенная - одна ее горничная, после она была принуждена как-то открыться и другой, я ее предостерегал от этого, но нет, не могла остеречься, и верно кто-нибудь из них проболтался, так что муж узнал и готовил страшное мщение. Боже мой, как рассвирепел этот человек, такой кроткий, который только, кажется, спал и ел! И что значит горе: он был удивительно здоровый, крепкий мужчина, а тут в несколько дней так осунулся, постарел, похилел, что страшно смотреть. Она написала мне, чтобы я бежал, потому что муж знает, и вот я в страшную ночь бежал". (Об этой ночи я уже раньше писал в этих запискаqqх ^{139}- было рассказано по другому какому-то поводу.) "Я ужасно негодовал на себя, что допустил соблазнить себя, убить этого кроткого, доброго, почтенного человека".