Том I.

деле,-вообще это-то именно и раздражает нас: человек ничего, только совершенно различным образом от нашего смотрит на. вещи, чем мы, и через это делается нам несносным, между тем как мы ему сами также делаемся чудны. А она прекапризная, - вчера до 11 ч. не говорила со мной из-за того, что я не пошел по другим улицам, -я говорил это спокойно, как обыкновенно, - я тоже; наконец, сама же подошла и стала играть и говорить». (Эти слова подействовали на меня хорошо: в самом деле, сердце мягкое весьма.) Я сказал, что он сам неправ и что с ее стороны это естественно и другого нельзя ожидать и так вообще не должно делать. - «И странно, - говорит, - что не читала Лермонтова». Я сказал: «Напротив, при мне читала, и когда я вошел, была положена карта на 130-й странице; ведь это положили не вы?» - «Нет».-«Так она перестала читать с этого места. Да, должно быть осторожным в таких случаях, - сказал я: - как давеча я: вижу, Любинька сидит, не читает «Отеч. записки», - и осудил в душе и приписал это опошлению строго и серьезно. После прихожу - лежат «Отеч. записки» перед нею, на открытой странице таблицы, гляжу - статистика Петербурга Веселовского. - Разве ты все повести прочитала? - Все. - Итак, я глубоко виноват перед нею». - «Семейная жизнь, - говорит он, - начинает несколько надоедать, что-то кажется пошловато», - это выражение в первый раз я слышу, - «и я не создан, для семейной жизни; никогда не было у меня времени счастливее того, как когда я путешествовал, и на следующее лето я, если бог даст,- выеду отсюда; скажу, что в Ригу на две недели, а сяду на петергофский пароход, оттуда пешком в Варшаву». Довольно грустно для меня это, но чувствую головою, тоски нет.

Вас. Петр, не думает, чтобы Гоголь был православный в душе, я, напротив, думаю, т.-е. не о православии, а о том деле, верующий ли он в откровение и проч., или только человек, как все великие люди, крепко верующий в промысл, или христианин в старом смысле.

Кажется, В. П. по себе судит о других: я нет, следовательно, и другой нет, — мысль, от которой не удерживаюсь и я, только в другом приложении: я верю в прогресс и то, что мы питаемся крохами Запада и дети перед ним, следовательно, и все люди умные тоже, и Иннокентий лжет, если говорит: «С нами бог, а кто с вами -не знаqqю» ^{26}

.

9_3/4. -Вас. Петр, говорил еще о Воскресенском, профессоре химии: «Пошлый, грубый человек; жаль, что вышел из университета и негде будет его встречать, а хотелось бы чаще смущать его и припоминать ему его подлость; когда я вошел в первый раз в его аудиторию, он смутился заметно и смешался, я не сводил с него глаз».

Думаю я теперь о папеньке по поводу приписки в письме: «Пусть холера идет туда, где не жалеют жизни, режутся»: человек, чуждый партий и даже не знающий их,- что было бы, если по 'его мнению, конечно глубоко беспристрастному, устраивать дела? Мог ли бы он отказывать в droit du travail[57], над которым так безжалостно смеются и которое истинная причина переворотов (т.-е. пауперизм)?

Когда я говорил о Над. Ег., что не читает Лермонтова и пр., что читает «Иллюстрацию» и проч. против него, и сказал: «Это так естественно по степени ее развития; это вещи такие, что вы не вправе огорчаться», или что-нибудь в этом роде, он сказал: «Да огорчаюсь-то вовсе не я, а вы». Не знаю [как] первое, а последнее верно: если он сказал это не нечаянно и не в шутку, то труд-яовато обманываться ему и в другом, - в самом деле, это как бы личное мое дело, так я говорю об этом и думаю всегда, и когда расположен - чувствую. «Меня удивляет, - говорит он, - мое совершенное равнодушие к ней: я думаю, что я люблю ее как одну мою двоюродную сестру, которую весьма люблю, - нет, менее».

10.40. - Дописал Д ъ т i й - Землям и написал И до конца 104-й стр.; часто работу прерывал на несколько минут разговорами с Терсинскими. Спина устала, грудь нет.

8-го [августа], воскресенье. - День ничего, несколько получше других дней. Утром был Ив. Вас, звал к себе, после Ал. Фед., с которым условился идти ныне в 4 (после, в 6, я хотел идти к В. П.); сначала я отказывался идти ныне, потому что Ив. Вас. звал на завтрашний день, но Ал. Фед. сказал, что ему должно будет быть у вечерни, чтобы отслужить панихиду, которую не успеет, как думал, отслужить в обедню, но успел, и поэтому теперь можно идти. Ему хотелось ныне, и я согласился, только сказал, что долго не могу сидеть, должен уйти. - «Куда?» - Я сказал, что к Славинскому, потому что из деликатности (что нужды было говорить, как понимаю свои чувства - где хорошо - хорошо, где маниловщина - маниловщина, где худо - худо) стараюсь не дать ему заметить, что я с Вас. Петр, более близок и чаще вижусь, чем с ним: конечно, глупость, но мне кажется, что это могло бы огорчить его, и поэтому я старался скрыть.