Томъ шестой. За океаномъ

Впрочемъ, Спутникова обвиняли, что онъ совершенно ожидовѣлъ въ Нью-Іоркѣ. Онъ провелъ въ Америкѣ около четверти вѣка и большую часть этого времени вращался среди самыхъ разнообразныхъ круговъ еврейскаго квартала. Онъ прекрасно говорилъ на жаргонъ, и у него былъ обширный кругъ знакомыхъ среди носильщиковъ, чеботарей, точильщиковъ, жестяниковъ и тому подобныхъ маленькихъ людей, перебивающихся съ хлѣба на квасъ въ богатой Америкѣ. И встрѣчаясь съ интеллигентами, онъ даже обвинялъ ихъ, что они не знаютъ нижнихъ слоевъ еврейства.

— Вы не стоите своего народа! — повторялъ онъ. — Вы даже не космополиты, а кто васъ пальцемъ поманитъ, къ тому вы и лѣзете, очертя голову. Вы постоянно готовы отказаться отъ своего первородства, даже безъ чечевичной похлебки… Но никто изъ васъ не имѣетъ понятія, сколько чистоты и душевной силы скрывается въ нѣдрахъ вашего собственнаго народа!

— Кто мы такіе?.. — раздался съ другого конца стола громкій голосъ бывшаго профессора Косевича. — Это очень ясно. — Онъ откинулся назадъ на длинной соломенной качалкѣ, на которой постоянно возсѣдалъ въ домѣ доктора, и обвелъ присутствующихъ увѣреннымъ взглядомъ большихъ черныхъ, слегка выпуклыхъ глазъ. Качалка, впрочемъ, тотчасъ же откинулась назадъ, и вмѣсто крупной головы Косевича передъ публикой поднялись его колѣни, облеченныя въ поношенные клѣтчатые штаны.

Косевичъ подождалъ секунду, пока равновѣсіе возстановилось.

— Это ясно! — хладнокровно повторилъ онъ, крѣпко устанавливая на полу свои ноги, во избѣжаніе дальнѣйшихъ инцидентовъ. — Мы учились въ русской школѣ, выросли на русской литературѣ, весь нашъ умственный обиходъ русскій. Мы русскіе, стало быть!

Толпа сочувственно зашумѣла. Слова Косевича, очевидно, выражали преобладающее настроеніе.

— Конечно, мы родились отъ еврейскихъ матерей, — продолжалъ Косевичъ, — но мы выросли интеллигентами. Вы сами знаете, что интеллигентныхъ евреевъ нѣтъ. Гейне и Берне — были нѣмцы, Брандесъ датчанинъ… А мы вотъ русскіе!..

Докторъ Слокумъ, сидѣвшій возлѣ Косевича, вдругъ вспыхнулъ какъ порохъ.

— Стыдно! — крикнулъ онъ запальчивымъ тономъ и даже ударилъ кулакомъ по столу. — Стыдно человѣку отрекаться отъ родной матери!..

— Продолжайте! — сказалъ Косевичъ насмѣшливо.

Давидъ Слокумъ, собственно говоря, не принадлежалъ къ кругу русскихъ переселенцевъ. Правда, онъ родился въ Черниговѣ и свободно говорилъ по-русски, но образованіе онъ получилъ въ лейпцигской раввинической академіи и былъ докторомъ не медицины, а теологіи Моисеева закона. Онъ былъ человѣкъ безпокойнаго нрава и много странствовалъ по свѣту, побывалъ въ Аргентинѣ, какъ докторъ Борисъ, и даже въ южной Африкѣ. Онъ организовалъ еврейскую общину въ Блемфонтейнѣ въ Оранжевой республикѣ, но скоро разсорился съ слишкомъ предпріимчивыми прихожанами и уѣхалъ въ Соединенные Штаты. Въ Нью-Іоркѣ онъ нашелъ для себя болѣе обширное поприще среди густо населеннаго еврейскаго квартала. Онъ былъ хорошій проповѣдникъ, и нѣсколько большихъ синагогъ одна за другою предлагали ему постоянное мѣсто. Онъ, однако, не принялъ ни одного предложенія и предпочиталъ произносить свои проповѣди въ независимыхъ собраніяхъ и по преимуществу на полусвѣтскія этическія темы. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ сдѣлался добровольнымъ агентомъ переселенческаго общества и проводилъ половину своего времени на пристани острова Эллисъ, стараясь оказывать помощь самымъ неопытнымъ и несчастнымъ эмигрантамъ, для которыхъ даже оффиціальное покровительство общества оказывалось недостаточнымъ.

Докторъ Слокумъ былъ довольно вспыльчивъ нравомъ, но съ эмигрантами онъ проявлялъ неистощимое терпѣніе. Онъ разыскивалъ земляковъ и знакомыхъ для безродныхъ стариковъ и одинокихъ дѣвушекъ и такъ или иначе создавалъ обстановку, которая позволяла имъ высаживаться на берегъ.

Въ частной жизни докторъ Слокумъ все-таки не могъ найти себѣ подходящаго общества въ Нью-Іоркѣ. Съ товарищами по профессіи онъ ссорился и высказывалъ наклонность обличать ихъ обычныя жреческія слабости. Интеллигенты уважали его, и онъ любилъ посѣщать ихъ собранія, но встрѣчаясь съ ними онъ постоянно обвинялъ ихъ въ нечестіи и, въ особенности, въ забвеніи національнаго принципа.

Докторъ Слокумъ жилъ мечтою о національномъ возрожденіи. Въ его душѣ какъ будто воскресла частица духа Іереміи, и онъ никогда не утомлялся перебирать въ своемъ умѣ древнее величіе Израиля и оплакивать его послѣдующее уничтоженіе. Когда онъ мысленно обозрѣвалъ іудейскую діаспору, разбросанную по всѣмъ четыремъ вѣтрамъ земли, ему хотѣлось собрать эти разсѣянные милліоны, выловить ихъ одинъ по одному изъ волнъ человѣчества и, очистивъ ихъ отъ вѣковой грязи, соединить ихъ вмѣстѣ и унести далеко, на историческое пепелище или, быть можетъ, въ тотъ фантастическій Самбатіонъ, который лежитъ въ сердцѣ пустыни, окруженный рѣкою, извергающей камни, и гдѣ по преданію живутъ десять израильскихъ колѣнъ, слѣды которыхъ потеряны исторіей.