Томъ шестой. За океаномъ

Многіе кашляли, ибо гладить сырое сукно — нездоровая работа, и теплые пары, поднимающіеся изъ-подъ раскаленнаго утюга, производятъ у гладильщиковъ разнообразныя грудныя болѣзни. Всѣ лица были блѣдны и потны, узкія плечи рабочихъ выступали острыми углами изъ-подъ полураскрытыхъ рубахъ, и, глядя на этотъ торопливый трудъ, Баскина внезапно вспомнила о древнемъ Египтѣ, гдѣ, быть можетъ, такіе же узкогрудые и блѣднолицые старики и дѣти подскакивали на одномъ мѣстѣ, выминая глину для египетскихъ казенныхъ построекъ, подъ надзоромъ сердитыхъ надсмотрщиковъ. Рабочій домъ еврейскаго фабриканта выглядѣлъ ничѣмъ не лучше египетскаго плѣна. Форманъ Абрамовичъ замѣнялъ египетскаго надсмотрщика. Это былъ высокій человѣкъ, сухой и жилистый, съ длинными руками и большими черными усами подъ крючковатымъ носомъ. Онъ торопливо шагалъ въ узкомъ проходѣ между машинами и столами и зоркимъ взглядомъ слѣдилъ за ходомъ работы, подгоняя отсталыхъ. У него не было традиціонной египетской плети, но его безцеремонная рѣчь раздавалась поминутно, какъ хлопанье бича.

— Зачѣмъ криво пригладилъ, дуракъ? — спросилъ онъ одного изъ гладильщиковъ, приподнимая на ходу дешевый жилетъ, гдѣ верхняя кромка кармана изогнулась въ дугу подъ дѣйствіемъ горячаго утюга.

Гладильщикъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на своего начальника. Ему было, вѣроятно, подъ шестьдесятъ. Въ его длинной кудрявой бородѣ оставалось мало черныхъ нитей, и голова его, несмотря на жару, была покрыта порыжѣлой ермолкой, которая, однако, не могла скрыть огромной лысины, сіявшей изъ-подъ нея на лбу и на затылкѣ.

— А какъ иначе гладить? — простодушно спросилъ онъ, опять подпрыгивая на мѣстѣ и обрушиваясь со своимъ утюгомъ на пару штановъ, принадлежавшихъ къ тому же жилету.

Онъ зналъ, что штуку платья нужно туго растянуть на доскѣ, покрыть сыроватымъ полотенцемъ и потомъ водить по ней взадъ и впередъ раскаленнымъ утюгомъ. Если что-либо выходило криво, это была не его вина.

— Побилъ бы я тебѣ морду, бестія! — съ ненавистью сказалъ Абрамовичъ, показывая старику кулакъ.

— А вамъ что нужно? — внезапно обратился онъ къ Баскиной, которая, постепенно подвигаясь впередъ, вышла на середину фабрики.

— Работу! — кратко отвѣтила Баскина, внутренно опасаясь, что этотъ свирѣпый человѣкъ тотчасъ и ее назоветъ дурой и пообѣщаетъ надавать ей пощечинъ.

Абрамовичъ, дѣйствительно, сдѣлалъ шагъ впередъ, и Баскина чуть не вскрикнула, но форманъ поймалъ ее за кисть правой руки, поднесъ къ глазамъ и бѣгло осмотрѣлъ концы ея пальцевъ.

— Не рабочая рука, — отрывисто сказалъ онъ. — Намъ это не годится!..

— Я шила, — робко возразила Баскина.

— Не надо, — крикнулъ Абрамовичъ уже совсѣмъ грубо. — Ну, что вы стоите? Уходите отсюда.

Баскина вышла на дворъ.

«Опять выгнали! — подумала она обезкураженно. — А теперь куда?»

Слѣдующая фабрика была меньше обѣихъ предъидущихъ.

Подходя къ двери, Баскина услышала визгъ напилковъ, стукъ тяжелыхъ молотовъ и лязгъ полосового желѣза.

«Здѣсь работа не для женщинъ! — подумала она. — А, все равно! зайду и сюда».

Эта фабрика тоже была устроена въ три этажа, соединявшіеся внутренней лѣстницей. На верху лѣстницы раздавался русскій говоръ съ участіемъ двухъ голосовъ. Онъ былъ такъ громокъ, что отрывки его долетали внизъ, выдѣляясь изъ общаго грохота и гама.

— Я эксплоататоръ, да? — визгливо заявлялъ тонкій голосъ, очевидно принадлежавшій хозяину фабрики. — Я пью рабочую кровь, — не правда ли, инженеръ?

— Правда, — сказалъ другой голосъ серьезно и и съ такой интонаціей, какъ будто это былъ самый желанный отвѣтъ.

— Вы такъ думаете? — приставалъ визгливый голосъ. — Погодите, я вамъ сейчасъ покажу дѣло съ другой стороны.

Теперь голоса были явственнѣе, ибо говорившіе спускались по лѣстницѣ и были на высотѣ второго этажа.

— Вы воюете съ трёстами, не такъ ли? — продолжалъ тонкій голосъ уже другимъ тономъ.

— Я воюю со всѣми! — спокойно сказалъ другой голосъ.

— А я тоже воюю съ трёстами, на свой ладъ! — продолжалъ тонкій голосъ.

— Какъ крыса съ кошками! — сказалъ другой голосъ.

— Нѣтъ, вы не слышали, какъ я ихъ на семнадцать тысячъ накрылъ? — сказалъ тонкій голосъ съ оттѣнкомъ хвастовства. — На то ершъ въ морѣ, чтобы щука не дремала! — переиначилъ онъ пословицу. — А задремлешь, штрафъ!

— Говорятъ, только на пятнадцать тысячъ! — возразилъ другой голосъ.

— А въ этомъ году опять на семнадцать накрою! — сказалъ тонкій голосъ.

Небольшая фигура инженера Воробейчика показалась на площадкѣ. Баскина тотчасъ же узнала его лицо, печальное и злое, съ большимъ лбомъ и морщиной между бровей. Впрочемъ, маленькій инженеръ держался здѣсь гораздо свободнѣе, чѣмъ за обѣдомъ. Время отъ времени онъ угощалъ своего спутника ѣдкимъ сарказмомъ, но сарказмы его здѣсь были болѣе умѣстны, чѣмъ съ интеллигентными товарищами на праздникѣ. Быть можетъ, Воробейчикъ самъ сознавалъ это различіе, и это дѣлало его развязнѣе и увѣреннѣе въ рѣчахъ.