Том второи

Шлак сгорает – металл закаляется. Так и с болью. Людей слабых она делает либо безвольными, затравленными, либо озлобившимися, циничными. Сильных она приводит к состраданию. Очень хочется верить, что Баранова – сильный человек. По крайней мере, после слов "Моё поколение слишком себя жалеет".

Внутренний мир поэта, выходящий – а в случае с Евгенией рвущийся – наружу, требует живого отклика. Хочется быть не только услышанной, но и понятой.

Господи, что происходит?

Скажи мне:

– Что же?

Меня не читают.

Или не так читают.

Вскрывают стихи.

Берут перочинный ножик…

Кому-либо приходило в голову, что чувствует автор, когда его стихи «вскрывают» перочинным ножом – грубо, бесцеремонно, разбирая на запчасти, да ещё при этом вульгарно истолковывая высказанные мысли? Стихи ответить – не могут. Стихи – просто ждут своего часа.

Час приходит – рано или поздно. Эта книга – тому свидетельство.

К слову о времени. Некоторые считают, что настойчивость Евгении в отстаивании своих взглядов, бескомпромиссность, порой безапелляционность – свойство возраста. Помню, как на одном из фестивалей Баранова предлагала засидевшимся допоздна товарищам по перу: «Давайте я прочитаю вам свою "Революцию"!» Именно так. Есть революция вообще – а есть своя, личная. И делают её, как известно, романтики, зачастую – именно в молодости.

Тем не менее, в ее деятельности чётко прослеживаются принципы, которые к возрасту привязать сложно. Например, эта книга выходит целиком в авторской редакции.

Ещё одна деталь возраста – в стихах Евгении очень много вопросов: в 25 хочется докопаться до глубин, до основ, до истоков. Поиск смысла жизни, смысла творчества, смысла в широком понимании. Глубокие философские обобщения, по-видимому, ещё впереди, бытийность пока что воспринимается зачастую лишь на эмоциональном уровне. Зато ответы, уже найденные автором, действительно достойны внимания.

Сделаю выбор.

А выбор закончит меня.

Встречается человек – как будто из пены создан.

Прощается человек – и губы его легки.

Эта предельная лёгкость, не-боязнь расставания, радость от того, что этот момент был – и пусть он никогда не повторится, но память запечатлела его навсегда – что это, как не осознание бренности бытия, но вместе с тем – вечности духа? Прощается – не потому, что уходит, просто у него свой путь, так же, как у любого из нас, и как здорово, что хотя бы на время ваши пути пересеклись.

Отдельного разговора заслуживает проза Евгении. Не стану на этом подробно останавливаться, скажу лишь, что если в поэзии автор уже достиг достаточно высокого уровня, то прозу правильнее было бы рассматривать как освоение новых горизонтов. Скорее всего, перед нами – своего рода поиск авторской индивидуальности, авторского лица. Тем не менее Барановой-поэту вполне по силам окунуться в прозу глубже. Что ж, всему своё время.

Собственно, первая книга – это ещё и попытка проверить себя на восприятие читателем. У каждого произведения – своя судьба. Что ожидает в будущем этот сборник? Зная, насколько тщательно Евгения Баранова подошла к созданию данной книги, хочется верить, что и читатель отнесётся к этому так же: вдумчиво, искренне, с теплотой.

Я часть волны, я бережная глина,

Случайно обожжённая пожаром.

Так автор говорит о себе. Да, однажды её коснулся пожар – в её сознание вошла поэзия. Евгения приняла её как должное – и теперь живёт с этим. Частица этого пожара – перед вами. И не бойтесь обжечься – её пожар согревает. Нужно только бережно с ним обращаться.

Виталий Ковальчук,

поэт, культуролог,

Харьков.

Государство – это он

Господин государство!

Мне кажется, я старею.

Мне больше не хочется вас и себя менять.

Не хочется плакать.

Не хочется лезть на шею.

Не хочется пере-,

и про-,

и вообще -живать.

Господин государство,

мне хочется быть кораллом.

Скромным, послушным

– и строить со всеми риф.

Многие мне говорили, что я устала:

– верю

– не верю

– ищу отпускные рифм.

Многие мне говорили, что я растрачу

сны до копейки,

себя не одев в броню.

Только подумайте:

сколько живой удачи:

веку на блюде быть поданным как меню.

Только подумайте:

подданство без границы,

а не до паспортных смен и кредитных нор

………………………………………………

– Господин государство!

Вы будете очень злиться,

если я временно выставлю вас в игнор?

«День был обычный, спокойный и хмурый»

День был обычный,

спокойный и хмурый.

Такой нормальный,

что даже тошнит.

Вдруг вышел Закат,

разложил партитуры

и начал играть свою пьесу навзрыд.

И всё зарыдало.

Рыдало.

Рыдало,

пока от росы не остыла трава.

И прямо по телу Живого Журнала

опять проступили живые слова.

И страх был казнен,

по-английски,

как Кромвель.

И ты доверял свои губы моим.

Закат доиграл и ушел к себе в номер,