Том второи

Внутри твоих снов, твоих мыслей, желаний и дел

рождается боль и живет, как простой подорожник.

И ты понимаешь, что снова нащупал предел,

пройдя сквозь который вернуться уже невозможно.

А бабочка-совесть продолжит кружить и болтать.

И белыми крыльями не защищая от света,

твой раненый ангел оставит тебя подыхать,

и ты ему будешь почти благодарен за это.

И тонкие дни, прорастая стена за стеной,

Легонько задушат в своей паутинной пустыне.

И ты понимаешь, что вечность не станет иной

Плюс-минус гореть

все равно что

плюс-минус остынуть.

музЫчность

На самом деле муза длинношеяя,

Как Белла Ахмадуллина.

Извне

слова приходят в виде приглашения,

как пропуск к нескончаемой весне.

Давно бытует музы двуязычие:

слова-музей – и музыка из слов.

И жжет, и ржет,

довольна неприличием,

как маечка с нашивками fuck off.

Есть что-то в ней от древней бухгалтерии:

проступки и прозрения в кредит.

С процентами оправдывать доверие

приходит бронзы звон или гранит.

И тем вдвойне поэты виноватее,

когда подделки замуж выдают.

Пусть пишут хрестоматии предатели.

К ним музы все равно не подойдут.

«Сложно быть упрямым самолетом»

Сложно быть упрямым самолетом,

неуклонно в гору стервенея.

Уходить в себя как на работу.

Закрывать перед собою двери.

Сложно быть блестящим и холодным.

Сложно для души достать запчасти,

Самого себя считая годным

для чего угодно, кроме счастья.

Сложно по ночам в свою кабину

приводить молчание и осень.

Молча гнуть летательную спину,

самолетность подвигов забросив.

А потом, проснувшись перед казнью,

улыбаться – призрачно и мнимо.

Жизнь для самолета – это праздник,

постоянно проходящий мимо.

Встречи по субботам

Четырнадцать граммов простых поцелуев.

И руко-творений.

И руко-скольжений.

Четырнадцать граммов – две маленьких пули.

Короткие игры прицела с мишенью.

Короткие правды – до ручки подъезда.

Короткие лжи – по нечетным неделям.

Держи меня чаще – мне это полезно.

Держи меня – еле

(Держи меня) – еле…

Твой дом-одиночка построен без лифта.

На взлетных полосках и звездных пружинках.

Как жаль!

Ты не путаешь дедушку Свифта…

Как жаль…

Ты не ловишь ладошкой снежинки.

Как жаль, ты не ездил к Лягушке-Царевне.

Не шел на дракона.

Не вел караваны.

Люблю тебя просто, как дети печенье,

Люблю тебя – остро, люблю тебя – странно.

Люблю тебя!

…лютебя…

…лютебя…

ливнем

накрою глаза твои

волосы

кожу.

Попытка "останься" – попытка "погибнем".

Люблю тебя больше, чем это возможно.

Реминисценции. Февраль.

В такие дни – выпрыгивать из окон

и небо лить в фаянсовые блюдца.

И быть дождем – и от дождя промокнуть.

и камнем быть – и камнем же вернуться.

В такие дни – ворочаться в постели.

не спать, не спать, не веря валерьяне.

Достать чернил и плакать в "Англетере", писать письмо Есениной Татьяне.

В такие дни – болтать как рыба, править

стекло души холодными руками.

И чувствовать, как память убивает,

как время умирает вместе с нами.

Кофе. Чай.

Я хожу босиком по кухне

Я пытаюсь поставить чайник.

Понимаю, что ты мне дорог.

Драгоценней дорог любых.

Я хожу босиком по кухне.

Чай налит.

Разговор случаен.

Понимаю, что вёсен сорок

прожила я за нас двоих

Я хожу босиком по кухне.

Я хожу босиком по кухне.

Я хожу босиком по кухне.

Бьется сердце в районе ног.

Я люблю тебя больше песен.

Я люблю тебя больше писем.

Я держу, как горячий бисер

на ладони твой каждый вдох.

Я хо-

жу.

Мне

до

жу-

ти

жарко.

Я дрожу, но уже реша…

– Кофе? Чаю?

– Души не жалко!

разреши мне тобой дышать.

Под колпаком

Нечитанной Сильвии Плат

Я под стеклянным колпаком.

Внутри (снаружи)

звери (люди)

переставляют на потом

попытки слов и пытки судеб.

Я под стеклом.

На мне колпак.

Я дел копировальных мастер.

Пишу – не то.

Живу – не так.

Не тот формат не тех причастий.

Кто –

тычет пальцами:

– Смотри!

Как нас смешно изображает!

Нет, ей не больно.

Изнутри

в нее зашит воздушный шарик.

Другие –

жалуют – сплеча:

(так голубей зовут к балкону)

Учись терпеть.

Учись молчать.

Ведь ты не более чем клоун.

Я под стеклянным колпаком.

Как звон пощечин свеж и хлесток!

Ну разобью…

А что потом?

Кому нужна я вне подмостков?!

Танжер

Мы уедем в Танжер

в это качество ливня

в этот выпивший день, утонувший в росе.

Мы уедем в Танжер

Его здания – бивни

ни на что не похожи.

– Похожи на все!

Я куплю тебе мир и хорошие берцы

и, наверно, позволю курить коноплю.

Мы уедем в Танжер

Мы захлопнули сердце

Ненадежное сердце в режиме "люблю"

Мы уедем в Танжер!

Я оформила паспорт!

Почему ты молчишь?

Ты еще не готов?

Телефон.

Электричка.

Пакеты.

Лекарства.

И холодная пыль телефонных гудков.

«Природа чемодана, сна, угла»

Природа чемодана так проста!

Бенька

Природа чемодана, сна, угла.

Природа жизни, вышитой с изнанки.

Природа зла, точнее, недобра,

как губы в трещинах, как специи на ранку.

Природа мстит, как глупая жена,

по глупости ушедшая к другому.

Меняя души, джинсы, имена,

идем к себе, не выходя из дому.

Но не дойдем.

Поскольку за предел

своей физиологии не выйти.