Томление (Sehnsucht) или смерть в Висбадене

Вчера она попросила меня, своего старинного друга, с которым рассталась года два назад, как она думала тогда, навсегда, поехать с ней в ее родовое имение, где сейчас был захудалый пансионат „Петрово-Дальнее“ – старинная дворянская усадьба, – впрочем, не столь и старинная, – с крысами и прекрасным видом на Москву-реку. Странно, но в восемнадцатом столетии эта усадьба вылядела примерно так же, как и сейчас, в начале второй половины двадцатого столетия. Таже луна. Таже тишина. В этом имении на втором этаже родилась её прабабушка по отцу, отсюда в конце восемнадцатого столетия совершал вылазки в ближайшие деревни ее прапрадед, который перепробовал, как передает семейная легенда, пять тысяч баб; и каждая пятая от него рожала. Да, у Софьи половина центральной России родственники. Согласно той же легенде отец этого записного развращенца был прототипом пушкинского Дубровского. Происходит этот старинный род из Тамбовской губернии, там было первое их родовое имение. Софья принадлежит старинной русской фамилии, женщины котоpой на пpотяжении столетий видели пророческие сны, пpедвидели во сне смеpть цаpей, вождей, пpезидентов, героев, негодяев и даже появление святых, эпидемии, неурожаи, падение цен. В государствах побеждала та сторона, которой помогал пророческий род, отдавая свои пророчества и погружаясь в ткань белого будущего. И тогда черное прошлое становилось долей проигравшей стороны. Разбитые сердца, выгоревшие города и исчезнувшие страны – оставлял за собой род, принадлежащий победителю. Они всегда были при власти, с которой они срослись, да так, что уже не ясно, кто был больше власть – род пророков, или опирающаяся на пророков власть. Род Софьи превратился в инструмент власти. И инструменту все равно – что это была за власть – инструменту плевать на любую власть, на любых людей у власти. Над каждым правителем представительницы рода смеялись почти открыто ему в лицо. Они были при царе, они были при Ленине, при Сталине, затем их перехватывал каждый следующий властитель.

И рок висел над родом. За этот ли дар предвидения или за что иное, род расплачивался коротким сроком жизни своих женщин: бесплодные женщины умирали от остановки сердца в первую же ночь после своего двадцатипятилетия. Второй ребенок, рожденный до тридцати лет, продлевал матери жизнь еще на пять лет, до тридцати пяти. Но не более. Теоретически каждый ребенок должен был продлевать жизнь матери на пять лет, но беда в том, что третий ребенок никогда не выживал в этом роду.