Ничего подобного в русской литературе нет. Женщина в России, а в русской литературе особенно, всегда бестелесна и очень скрытна, до болезненности скрытна (кстати, одна из причин этой скрытности или бестелесности – всепоглощающее мужское авторство, в России практически не было стоящих женщин-прозаиков). В выражении эротических настроений, устремлений и предпочтений тебе удалось высказать то, что я всегда хотел услышать из уст или прочесть из рук женщины. Ты – прелесть, ты пробила некоторую брешь в русском языке. И не только, и даже, может быть не столько в языке. Ты разрушила некий стереотип, сложившийся в российском обществе по отношению к женщине, к ее поведению, к общественным выражениям ее чувств и мыслей. Вначале (сегодня я много раз прочел это письмо) я читал твое письмо в маленьком кафе, на Тверской. Затем посмотрел внимательно через стекло на идущих мимо женщин. Показалось, что у всех на лицах лживое, ханжеское, застывшее навсегда выражение псевдоромантических, псевдоцеломудренных созданий, которые „никогда даже и помыслить не могут о чем-то материальном, о телесном, о чувственном, об эротизме, о чем говорят и думают эти грубые мужчины“. Самое отвратительное в том, что эту маску надели на женщину мужчины, и женщина со временем полюбила эту маску ханжества и искусственной целомудренности, поверив в то, что она должна всегда нести в себе образ девственности. Невинности – да, но не девственности.
Святым можно попытаться стать при жизни, но став женщиной, невозможно стать вновь девственницей. Ты сбросила эту изначальную ложь. А это означает утверждение настоящего равенства во всем. Равенство возможно только в том случае, когда с обеих сторон нет ханжества и искусственности, стереотипов.
Женщина создает о своей жизни тайну, которой постоянно возбуждает к себе интерес мужчины– исследователя. Стоит прорвать эту тайну и там дальше ничегошеньки. Редко, два-три обрывка случайной мысли, порой несколько законченных ощущений, и все, пустота, и постоянное животное желание. Редкие женщины могут сбросить тайну, чтобы показать всему миру человека во всей красе. Но еще более редкие после обнажения могут вновь набросить на себя покров тайны, не во имя сокрытия тайны, а во имя игры мысли, и не против, а во имя.