Тонкая грань

– На, носи. Подарок будет от меня. Вот и не с пустыми руками, – сказал он, протягивая парню голубую шапочку с крупными тёмно-синими буквами.

Парень тут же примерил и попросил зеркало с тумбочки.

– Круто, я всегда в ней ходить буду. А то голова-то все-таки мерзнет.

И он легко похлопал ладонью по шапке.

С почином

Река несла свои теплые воды. Длинные зеленые водоросли, плавно перекатываясь в волнах,струились поверх камней. Прозрачное каменное дно нет-нет да выпирало своими боками из воды, образуя узкие галечные острова. Свисающий с короткого обрыва кустарник давал первый вечерний сумерек. Вдоль широкой песчаной линии веселыми столбиками суетилась мошкара, ловя восходящие потоки еще теплого воздуха. Лесная прохлада нет-нет да спускалась к воде, образуя на противоположном берегу туманную дымку среди деревьев.

Затухающие угли небольшого костерка приносили запах сажи, дегтя и пепла. Двое, удобно разместившись в складных туристических креслах, ловили лучи закатного солнца. Удочки лениво торчали вверх на своих рогатках, почти не доставая поплавками до воды. Уже смеркалось.

– Ну что, сматываем удочки? – спросилстарший. – Все равно ничего не поймали, весь день жара стояла, вон как река за лето обмелела.

– Это ты не поймал, а я поймал, – молодой показал сетку с двумя мелкими карасями и одной тощей красноперкой.

– Ха, ты только Иванычу про это не скажи, засмеет. Лучше уж сразу отпусти эту мелочь. Пусть чуток поживет

«Чуток еще поживет». Старший сразу отследил двусмысленную игру слов. Все их последние действия, дела и заботы только и крутились, чтобы один из них еще чуток пожил на этом свете. И пожил, не валяясь на больничной койке или дома, а пожил полно, по возможности радостно и светло, успев подготовиться к тому, что еще не каждый достоин выдержать, не каждый может, вне зависимости от возраста, почета и регалий.

– Собирайся, говорю, – настаивал взрослый. – Еще тушенку с кашей мешать. А то одной твоей красноперкой сыт не будешь.

Они поднялись по узкой тропинке, заросшей густой августовской травой. Поставили удочки в предбаннике легкого летнего домика, больше похожего на беседку, обшитую тонкими стенками. Пол прогибался, когда они ступали на доски, закрепленные вдоль по периметру шпального фундамента.

У окна стоял сколоченный стол, а по бокам две кровати с провисшими скрипучими железными сетками. В углу висели их немудреные пожитки: два дождевика, пара спортивных курток, красная рубашка в крупную клетку. Внизу валялись сапоги, кроссовки и забытые кем-то домашние тапочки. Входная дверь клинила и скрипела всякий раз, когда ее пытались тихо открыть. В проеме висел выцветший тонкий и узкий кусок ткани, бывший когда-то шторой.

– Эй, рыбаки, – раздался веселый голос за тканью. – Пошли уху есть.

Иван Иваныч, еще не старый дядька с рыжими с проседью усами, лысиной и морщинками в уголках глаз, звал ужинать. Он был коренаст, спереди слегка полноват и всегда – в засаленном тонком тельнике с голубыми полосками. Иваныча, куда бы он ни шел, сопровождал уже стареющий пес. Немец, с крупной головой и умными глазами по кличке Граф, сейчас наверняка уже лег на свое любимое место у невысокой поленницы, положив умную голову на широкие передние лапы.

Иваныч, как звали его все туристы, был смотрителем лагеря. Он жил в добротном доме на берегу реки и летом, и зимой. Сплав начинался как раз у его избушки. Туристы так и называли этот маршрут «Заброска от Иваныча». Сейчас, когда река спала, и все, какие только смогли собраться каты, давно прошли, он скучал. Очередной наплыв раньше декабря можно не ждать, тогда «люди с рюкзаками» будут лезть в горы, чтобы посмотреть на заснеженные останцы Рудянского хребта. Сегодняшние постояльцы внесли разнообразие в его размеренную жизнь.

Когда они вошли, под широким навесом на крепком столе возвышался закопчённый алюминиевый котелок, из которого валил густой пар. На столе лежала крупно нарезанная буханка свежего белого хлеба и армейский штык-нож. Длинные листья свежего чеснока свисали со стола вперемешку со стрелками лука. И украшала этот импровизированный натюрморт бутылка «Зубровки», 1991 года розлива.

– Вот так царский ужин! – подмигнул молодому напарнику старшой. – Чем это мы так приглянулись старому солдату Швейку?

Иваныч вернулся, неся в руках три граненых стакана. Пока он разливал в глубокие помятые миски дымящуюся уху, молодой заметил в вырезе полосатой майки полустёршуюся надпись «Саланг».

ПотомИваныч щедро разлил каждому сразу по пол стакана, мастерски содрав за язычок пробку с бутылки.

Старшой мельком взглянул на пацана, дернув левой щекой, и тут же отпустил свой взгляд. Пусть пробует. Здорово не повредит.

Черпнув ложкой пахнущее дымком варево, старшой удивленно воскликнул:

– Ого, хариус! Ты где его взял, Иваныч?

– Где взял, там больше не дают. Днем в деревню сходил, вон хлеба еще принес, – перекатывая горячую уху, прошвыркалИваныч и, поднимая стакан, продолжил: – Ну, вздрогнули!