Тонкая линия

– Лев, Лева уймись! – ситуация изменилась, теперь уже штабс-капитан успокаивает молодого графа, – Стоит ли из-за такой дряни себе жизнь портить? Ты я вижу злишся, что проигрался? 10 рублей на отыгрывание хватит?

– Да пожалуй, спасибо Глеб выручил…

– Вот еще, раз уж в Севастополь поедешь, узнай, что с нашим Петриком стряслось, его родители мне пишут, требуют выяснить жив или нет и куда делся.

– Это тот новенький корнет? Конечно разберусь, в госпитале верно лежит сестрички поди с ним ласковы – такой красавчик хоть на икону, писали же в газетах, что ранен.

Так старые приятели и расстались, капитан отправился в штаб, где его ждали очередные горы бумаг, а его приятель поплелся назад в трактир с тщетной надеждой сорвать банк, отыграться. Ничего через два дня ему предстоит дорога в Севастополь, там наконец впервые со времен Кавказа он по настоящему повоюет – пора, кровь в жилах застоялась.

Утренняя заря только что начинает окрашивать небосклон над Сапун-горою; темно-синяя поверхность моря сбросила с себя уже сумрак ночи и ждет первого луча, чтобы заиграть веселым блеском. С бухты несет холодом и туманом, снега нет – все черно, но утренний резкий мороз хватает за лицо и трещит под ногами, и далекий несмолкаемый гул моря, изредка прерываемый раскатистыми выстрелами в Севастополе, один нарушает тишину утра. На кораблях глухо бьет восьмая склянка. На Северной денная деятельность понемногу начинает заменять спокойствие ночи: где прошла смена часовых, побрякивая ружьями; где доктор уже спешит к госпиталю; где солдатик вылез из землянки, моет оледенелой водой загорелое лицо и, обернувшись на зардевшийся восток, быстро крестясь, молится Богу, где высокая тяжелая маджара на верблюдах со скрипом протащилась на кладбище хоронить окровавленных покойников, которыми она чуть не доверху наложена… Вы подходите к пристани – особенный запах каменного угля, навоза, сырости и говядины поражает вас. Тысячи разнородных предметов – дрова, мясо, туры, мука, железо- кучей лежат около пристани. Солдаты разных полков, с мешками и ружьями, без мешков и без ружей, толпятся тут, курят, бранятся, перетаскивают тяжести на пароход, который, дымясь, стоит около помоста. Частные ялики, наполненные всякого рода народом – солдатами, моряками, купцами, женщинами, – причаливают и отчаливают от пристани. &nbsp-На Графскую, ваше благородие? Пожалуйте, – предлагают вам свои услуги два или три отставных матроса, вставая из яликов.

Вы выбираете тот, который к вам поближе, шагаете через полусгнивший труп какой-то гнедой лошади, которая тут в грязи лежит около лодки, и проходите к рулю. Вы отчалили от берега. Кругом вас блестящее уже на утреннем солнце море, впереди – старый матрос в верблюжьем пальто и молодой белоголовый мальчик, которые молча усердно работают веслами. Вы смотрите и на полосатые громады кораблей, близко и далеко рассыпанных по бухте, и на черные небольшие точки шлюпок, движущихся по блестящей лазури, и на красивые светлые строения города, окрашенные розовыми лучами утреннего солнца, виднеющиеся на той стороне, и на пенящуюся белую линию защитного противоминного бона и затопленных блокшивов, от которых кой-где грустно торчат черные обрубки мачт, и на далекий неприятельский флот, маячащий на хрустальном горизонте моря, и на пенящиеся струи, в которых прыгают соляные пузырики, поднимаемые веслами; вы слушаете равномерные звуки ударов весел, звуки голосов, по воде долетающих до вас, и величественные звуки стрельбы, которая, как вам кажется, усиливается в Севастополе.

– Ваше благородие! Прямо под Кистентина держите, – скажет вам старик матрос, оборотясь назад, чтобы поверить направление, которое вы даете лодке, – вправо руля.

– А на нем пушки-то еще все, – заметит беловолосый парень, проходя мимо корабля и разглядывая его.

– А то как же, он новый, на нем Корнилов жил, – заметит старик, тоже взглядывая на корабль.

– Вишь ты, где разорвало! – скажет мальчик после долгого молчания, взглядывая на белое облачко расходящегося дыма, вдруг появившегося высоко над Южной бухтой и сопровождаемого резким звуком разрыва бомбы.

– Это хранцуз с новой батареи нынче палит, – прибавит старик, равнодушно поплевывая на руку. – Ну, навались, Мишка, самовар перегоним. – И ваш ялик быстрее подвигается вперед по широкой зыби бухты, действительно перегоняет тяжелую баржу идущую на буксире у паровой шлюпки.