Тонкая работа

В первый раз я слышу, как это слово произносят в сердцах, как простое ругательство. Он вынимает нож из замка и, прежде чем я успеваю вскрикнуть и остановить его, вспарывает кожу под замком — одним быстрым движением лезвия.

— Иначе не мог, — говорит мужчина снисходительно.

Он достал трубку и теперь зажигает ее. Парнишка тянет руки к разрезу в сумке. И хотя щеки мои горят от жара, я вдруг вся похолодела. То, что он взрезал сумку, лишило меня последних сил.

— Пожалуйста, — умоляю я. — Пожалуйста, отдайте мне мои вещи. Я забуду про полицейского, только отдайте мне мое и отпустите.

Думаю, в голосе моем появились новые, жалобные нотки, потому что они все как один повернули ко мне лица и пристально смотрят на меня, и женщина опять подходит ко мне и опять принимается гладить меня по голове.

— Никак испугалась? — говорит она удивленно. — Испугалась Джона Врума? Так это он шалит просто. Джон, как ты посмел? Убери нож и передай мне сумку мисс Лилли. Ну вот. Вам жаль ее, милая моя? Но ведь она старая, потертая, выглядит так, словно ее полвека под кроватью держали. Мы достанем вам хорошую, лучше этой. Правда же!

Парнишка возмутился поначалу, но, поворчав, все же отдает сумку, и когда женщина вручает ее мне, я выхватываю ее и крепко-крепко прижимаю к груди. Слезы комом подступают к горлу.

— Нюни распустила, — презрительно говорит мальчишка, видя, как я глотаю слезы. И ухмыляется: — Злючкой ты мне больше нравилась.

От этой ухмылки я смутилась и вся как-то сжалась. Смотрю на Ричарда.

— Ричард, ради бога, — прошу, — хватит меня мучить. Как вы можете стоять спокойно, когда они меня мучают?

Он смотрит мне в глаза, теребит бородку. Потом говорит женщине:

— Нет ли у вас места поспокойнее, чтобы она там посидела?

— Поспокойнее? — отвечает она. — Ну конечно, я уж и комнату подготовила. Я только думала, мисс Лилли сначала захочет погреться с нами у очага… Не желаете ли подняться со мной, милая? Пригладить волосы, ополоснуть ручки?

— Я хочу, чтобы меня проводили на улицу — я сама найму карету, — отвечаю я. — Больше ничего.

— Ну так наверху окошко есть, оттуда улицу хорошо видно. Пойдемте, милая. Позвольте мне взять вашу сумку… Сами хотите нести? Ну что ж. Сразу видно, крепкая хватка! Джентльмен, пойдемте с нами? Вы по-прежнему остановитесь в комнате на самом верху?

— Да, если позволите. Ненадолго.

Они переглянулись. Она кладет руки мне на плечи, я пытаюсь увернуться, приподнимаюсь с кресла. Ричард подходит ко мне и встает рядом. Его соседство меня тоже не радует, и так, обступив меня с обеих сторон — так собаки возвращают заблудшую овцу в загон, — они выводят меня из кухни на лестницу. За дверью прохладно и темно, тянет сквозняком — может, от входной двери? — я замедляю шаг. Но я не забыла, что говорила женщина про уличное окно: там я смогу позвать на помощь, вылезть наружу — а то и выпрыгнуть, если они начнут мучить. Деревянная лестница узенькая, без ковра, кое-где на ступеньках стоят оббитые фаянсовые чашки с водой — в них плавают горящие фитили, отбрасывая слабые тени.

— Подберите юбки, дорогая, не спалите, — говорит женщина и первой начинает взбираться по лестнице.

Ричард идет следом за мной, почти вплотную.

На площадке — двери, все они закрыты. Женщина отворяет первую и ведет меня в крошечную квадратную каморку: кровать, умывальный столик, сундук, комод, экран из конских волос — и окно, к нему-то я и кидаюсь в первую очередь. Оно узенькое, завешено выцветшей полоской кисеи. Задвижка давным-давно сломалась, рамы скреплены гвоздями. За окном — грязная узкая улица, здание с бурыми крашеными ставнями — посреди каждой дырка в виде сердца, — кирпичная стена, на которой желтым мелком выведены круги и спирали.

Я стою и смотрю на все это, судорожно прижав к груди сумку, но постепенно руки мои слабеют. Я слышу, как Ричард, постояв на пороге, поднимается на следующий этаж, потом начинает шагать по комнате прямо у меня над головой. Женщина идет к умывальнику, берет кувшин, наливает воды в тазик. Теперь мне ясна моя ошибка: зря я подошла к окну, она перекрыла мне путь к двери. Она женщина дородная, с сильными руками. Может, мне как-нибудь удастся отпихнуть ее, если, конечно, действовать неожиданно.

Наверное, она подумала то же самое. Хлопочет над умывальником, голову опустила, а сама краем глаза следит за мной, но по-прежнему как-то странно — то ли с удивлением, то ли с восхищением.

— Вот тут душистое мыло, — говорит она. — А это гребень. Вот щетка для волос.

Я молчу.

— Вот полотенце для лица. Одеколон. — Она вынимает пробочку из флакона, плещет на руку. Подходит ко мне — она отвернула рукав, пухлое ее запястье залито тошнотворными духами. — Вам нравится запах лаванды?

Я пячусь назад, поглядываю на дверь. Из кухни отчетливо слышен голос паренька: «Ах ты, шлюха!»

— Не нравится, — говорю я, отступая еще на шаг, — когда меня обманывают.

Она внезапно останавливается.

— О каком обмане речь, милая моя?!

— Неужели вы думаете, я стремилась попасть сюда? Неужели думаете, что я хочу у вас остаться?

— Я думаю, вы просто перепугались. Думаю, вы сейчас не в себе.