Тоннель

Когда раздался выстрел, оказалось, что его не ожидал никто, и меньше всего — новоиспеченные ополченцы, бывшие недавно заложниками. Им обещали, что стрелять не придется, что дробовики — декорация, инструмент кризисной дипломатии, и все разрешится мирно и быстро, поэтому никто из них не стрелял. Даже когда маленький темнолицый человек, похожий на сердитого буддистского монаха, завизжал вдруг и попытался взобраться на Опель — никто. Они ведь согласились только взять ружья, а стрелять не соглашались, для такого нужно было гораздо больше времени.

И все-таки сердитый человек был мертв и лежал теперь на спине, разбросав короткие руки и ноги, и вот так, лежа, выглядел еще меньше ростом и совсем неопасно, как будто не бежал только что на ружья, крича и скалясь, а просто упал с крыши. Были у него пыльные ботинки с неровно стоптанными подошвами, а из кармана брюк выкатилась мелочь. Над ним стояла полная блондинка в цветастом платье, и светлое это платье спереди все было забрызгано бурой томатной кашей из разбитой банки. Фрагменты стекла, перемешанные с фасолью и помидорами, стекали по подолу и тяжело шлепались вниз. Блондинка (теперь они ее вспомнили) опустила голову и попыталась стряхнуть жирную массу со светлой ткани — с досадой, как делают люди, когда их облили супом. А потом подняла к глазам перепачканную ладонь, нахмурилась и неловко, боком рухнула на асфальт.

А от автобуса уже бежал ее седой горбоносый муж, и на локте у него болтался розовый девичий рюкзак Hello Kitty с пушистым белым помпоном. Бежал он неожиданно быстро для такого немолодого крупного человека и кричал громко, на одной ноте: аааааа! аааа-хахахааааа, аха-ха-хааааааа!.. Рот у него был открыт широко и криво, и казалось, будто он смеется. На бегу он едва не сбил с ног мальчишку — водителя Газели, который споткнулся и потерял шлепанец, но ни тот, ни другой этого не заметили и дальше бежали оба, высокий старик и мальчик в спортивных штанах и одном тапочке, как два последних солдата к вражескому окопу, а кроме них не побежал никто.

— Не вздумай, — сказала женщина из Майбаха маленькому охраннику и вцепилась ему в плечо. — Всё! Я сказала, всё!

И рука, и голос у нее заметно дрожали.

Охранник не послушался и пистолет не опустил.

— Не вижу его, — сказал он сквозь зубы. — Куда он делся?

Смотрел он поверх бегущих и нервно, по-птичьи вертел головой.

Но человека с разбитым лицом и правда нигде не было. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 19:22

Процессия к заветному рефрижератору, где ждали холодные компоты и яблочное пюре, растянулась почти на километр. Шли медленно, разговаривали неохотно и шепотом, навьюченные бутылками с водой, личными вещами и коробками с «Тещиной закуской»; не как люди, которым воздастся наконец за долгие страдания, а скорее как пассажиры перевернувшегося поезда.

Все кончилось: баррикада была разобрана, заложники свободны, а защитники амнистированы. Конечно, женщину в платье очень было жаль, и жаль было ее несчастного мужа и дочек, подумайте только, какой ужас — погибнуть вот так, от случайной пули. Причем на глазах у детей, они же всё видели, прямо сердце болит, такие девочки славные. Однако никто ведь был не виноват, так объяснила чиновница в костюме, и абсолютно справедливо — никто, кроме беглого психопата и его застреленного сообщника, которые одни заварили эту кашу и едва не заставили их поубивать друг друга. И тем не менее осталось у всех какое-то смутное ощущение собственной неправоты и одновременно — обиды, как если бы кто-то их все-таки обвинял. Хотя винить их, разумеется, было не за что, и даже злосчастный вдовец (господи, он когда закричал, я думала — всё, сейчас прямо там и ляжет рядом) находился сейчас не здесь, а нес свою мертвую жену в другую сторону, к передним воротам, где следовало складывать мертвецов, и дочек забрал с собой. Но мечта о чудесном изобильном грузовике все равно вдруг скисла и потеряла силу.

Тем более что опасный преступник снова сбежал и в эту самую минуту вынашивал уже, наверно, какой-то новый коварный план, и напоминали об этом нервный человечек в черном с двумя теперь пистолетами и десять коротких дробовиков на плечах у десяти сильно встревоженных ополченцев. Одиннадцатый дробовик болтался на плече у толстого водителя Майбаха, который больше его не прятал, но душный свой плащ снять почему-то не догадался и выглядел так, словно вот-вот испустит последний вздох.

Валера, который ни разу еще так далеко не заходил, мечтал вернуться назад. Возможно, чуток посидеть в машине — просто так, минуточек пять, а после явиться с докладом к деду в космическую комнату и больше наружу не соваться вообще. Он сделал достаточно, и был тут не нужен, и чуял вдобавок, что стрельбой у Газели все точно не обойдется, потому что оружия теперь было много, а когда столько оружия и столько народу, новая стрельба — просто вопрос времени. Но толстожопая стерва, конечно, его не отпустила; хотела, наверное, первой доложиться сама, и потому он тащился за ней, как пленный, с ненавистью глядел в белобрысый затылок и ждал беды.