Тоннель

Чиновница быстро шагала впереди своего растерянного отряда, не оборачивалась и никого не подгоняла. Со стороны могло показаться даже, что она, напротив, надеется оторваться и от растянувшейся процессии, и от вооруженного конвоя, который сама же снарядила. И словно бы чувствуя это, ополченцы тоже невольно ускоряли шаг, как будто боялись, что высокая женщина в синем бросит их здесь и исчезнет и сдать проклятые ружья тогда уже точно станет некому. Именно по этой причине авангард шествия прибыл на место на добрых четыре минуты раньше остальных и почти бегом.

Для трехсот человек в другой части тоннеля последние два часа прошли совершенно иначе: они ели. Сладкую кукурузу, баклажаны в масле и зеленый горошек. Маринованные помидоры, лечо и клубничное варенье. Шампиньоны в рассоле, оливки с лимоном. Поначалу жадно и всё подряд, затем разборчиво и наконец уже не спеша, за разговорами, как на пикнике или на воскресном рынке. Еды было столько, что они даже не услышали выстрел, он их больше не касался, как не касались их сейчас бетонные ворота, и толща воды наверху, и возможный конец света. А уж про чиновницу и ее наставления тем более никто не вспоминал.

И вот она вдруг возвратилась, причем не одна. С ней явились тринадцать вооруженных мужчин, которые немедленно задрали головы и принялись разглядывать грузовик с недоверчивым восхищением, а то и с каким-то даже гневом, как отряд революционных матросов на лестнице Зимнего дворца, впервые увидевших мрамор, золоченую лепнину и шелковые ковры. Ничего хорошего это вторжение, разумеется, не сулило и встречено было без восторга, если не сказать — с испугом.

— Так, — сказала женщина из Майбаха, которой хотелось в эту минуту, чтобы все, абсолютно все эти люди исчезли и тоннель оказался пуст — без машин, без коробок, без мусора, только чистый асфальт и жужжание ламп. — Так, — повторила она. — Лейтенант, доложите обстановку.

Ответа не последовало, но обстановка была очевидна и без доклада. Лейтенант, которому велено было отсчитывать пайки и вести запись, делать этого не стал. Во-первых, он надеялся, что проклятая баба из Мерседеса и страшный улыбчивый человек встретятся на другом конце тоннеля и как-нибудь, наконец, обнулят друг друга; неважно как, главное — навсегда. А во-вторых, он искал ананасы для босой девушки из кабриолета, и важно было сделать это раньше ее белозубого жлоба. Никто им не командовал, а командовать самому тем более было незачем, потому что и так было все хорошо — ровно до тех пор, пока не вернулась гребаная баба, так что голос он решил не подавать.

Увешанные ружьями ополченцы все еще любовались грузовиком и напоминали теперь не матросов в Зимнем, а детей перед новогодней елкой. Лейтенант не отзывался. Женщина из Майбаха ждала.

— Ррразрешите, — сказал кто-то, выходя вперед, и она узнала инженера из Тойоты RAV-4. — Докладываю. Огурцы — несъедобные. Прямо редкая дрянь.

От инженера пахло водкой, держался он непочтительно и доклад свой закончил тем, что лихо отдал честь. Послышалось несколько осторожных смешков.

— Я смотрю, вы ни в чем себе здесь не отказывали, — холодно сказала чиновница, оглядывая свидетельства безобразного пира, и эта холодность, для дела абсолютно необходимая, внезапно далась ей с огромным трудом. — А ведь мы договорились с вами, что еду будем расходовать экономно.

— Кто это — мы, интересно? — крикнули из толпы.

— И чего нас, к стенке теперь поставите? Да просто поели люди!

— Лично я, например, ни с кем не договаривался!

Голоса были анонимные и раздавались откуда-то из-за спин, с оглядкой на группу незнакомцев с дробовиками, однако общее настроение передавали верно, это видно было по лицам.

— Ну начать хотя бы с того, что вы здесь не одни, — сказала чиновница.

— Послушайте, — сказал инженер из Тойоты. Он больше не кривлялся. — Здесь двадцать тонн. Вы представляете, что такое — двадцать тонн? Это очень много. Это полгода можно есть.

— Митя, ну что ты ей объясняешь, — сказала его рыжая тощая жена. — У нас же тут полицейское государство теперь. Списки, пайки, рапорты по часам. Может, нам по росту еще встать?

Надо будет — встанете и по росту, едва не ответила женщина из Майбаха, которая только что освободила заложников, снесла баррикаду и к тому же не выносила этих праздных кукол с их вечно поджатыми губками, истеричными воплями в интернетах и уверенностью в том, что их завтра сошлют в ГУЛАГ. Она даже глянула на своих ополченцев, испытывая острое искушение снова поставить их под ружье, потому что ей до смерти уже, до тошноты надоело всех уговаривать. Но время раздавать такие приказы пока не наступило.

Словно бы в подтверждение этих мыслей один из недавних рекрутов (в котором лейтенант узнал бы краснолицего Колю) прислонил дробовик к пирамиде зеленого горошка, поднял руку и завопил:

— Люда! Лю-да, я тут! Где там наши? Давайте сюда!