Тополята

Дед-Сергей – это дед Шурика, он приехал к Черепановым в мае три недели назад. Встречался со старыми друзьями. Друзей осталось немного. Они вспоминали молодые годы и бывало, что участвовали в студенческих пикетах, которые охраняли тополя. Блондаренко по телику пообещал, что зеленстроевские деятели не тронут деревья, но веры ему не было, и пикеты с Косы не уходили. И рельсы между тополями висели. Весь окрестный люд – и взрослые, и ребята – знал, что зря колотить по рельсам нельзя: получится ложная тревога. Никто и не колотил. Только однажды компания, в которой были Трафик и Спица, попробовали поднять звон. Студенты их напинали и обещали в следующий раз выпороть при стечении публики…

По ночам на Косе горели костры. Бывало, что Дед-Сергей приходил сюда в такое вот позднее время. Подсаживался то к одному, то к другому костру, заводил беседы, рассказывал о прежних временах и о том, кто какой посадил тополь. Иногда он путался, забывал имена, однако его все равно слушали почтительно и с пониманием. Два раза Дед-Сергей брал с собой внука Шурика…

А гулять по Айзенверкенбауму Дед-Сергей не любил. Говорил, что от прежнего Колыбельцева не осталось ничего…

– Испоганили город чиновничьи души. Только и сохранилось, что наша аллея…

На приглашение Шурика и Теньки Дед-Сергей отозвался охотно. Украсил себя старомодной панамой, облачился в просторную белую рубаху и прихватил отполированную клюку. Ну, настоящий старый профессор на отдыхе (каким он и был в самом деле).

Вышли на Косу. Дед-Сергей – высокий, костлявый, длинноносый – шагал бодро и широко. Рубаха болталась на нем, как повисший вдоль мачты парус. Дед клюкой показывал то на одно, то на другое дерево.

– Это вот – мой одноклассник Матвей Кокошкин. Летчиком стал. А в семьдесят втором испытывали новую машину и не дотянули до посадочной полосы. Как в песне про Серегу Санина. Слышали такую?

Шурик и Тенька покивали.

– …Вот Галка Соломчук. Известная журналистка в матушке-столице, виделись в прошлом году. Рассказывала, как на митинге подралась с помзоповцами, которые хотели отобрать у нее фотокамеру…

– Сейчас надо говорить «с попзоповцами», – хихикнул Шурик. И был прав. Год назад имперскую милицию переименовали в полицию. Поэтому Подразделения Особой Милиции для Защиты Общественного Порядка – ПОМЗОП превратились в ПОПЗОП.

– Хрен редьки не слаще, – сказал Дед-Сергей.

– А камеру не отобрали? – спросил Тенька.

– У Галки-то? Ха… А вот Мишка Звонарев. Он был третьеклассником, когда мы уже кончали школу. На концертах выступал, пел, как жаворонок. Потом стал скрипачом…

– Наверно, известным? – почтительно уточнил Шурик.

– Может, стал бы известным, талант ведь. Да водка сгубила. Жена его бросила, уехала с каким-то вертихвостом, он и сорвался…

В Теньке напряглись тревожные жилки.

– А вон того великана посадил Дмитрий Ворошенко. Тоже был из нашей школы, только гораздо старше. Воевал, четыре ордена Славы принес домой…

Чтобы погасить дрожанье тревожных струнок, Тенька быстро спросил:

– Сергей Сергеич, а почему тополя сажали разные люди? Ну, из разных классов. Как они вместе-то собрались?

– Не только из разных классов, а даже из разных школ. И техникумов… Да ведь мы тогда уже были не школьниками, даже не студентами, я за год до того защитил диплом… Случился в Колыбельцеве субботник в честь двадцатилетия Победы. Победу тогда снова начали праздновать после долгого перерыва. Народу высыпало на улицы… Я уже не жил здесь, но приехал к родителям в гости. Пошел к своей школе, а там людей полно – и знакомые, и незнакомые. Но в тот момент все сделались как друзья. Накануне прокатилась по улицам могучая гроза (все говорили – «отголосок войны»). Тополей наломало столько, что везде груды сучьев. Мы и решили – пойдем на Косу, посадим аллею. Тополиные сучья, они ведь легко пускают корни, превращаются в деревья… Ну вот, взяли у школьного завхоза лопаты (поклялись, что вернем) и пошли. Человек двадцать. А по дороге к нам прибилось еще столько же. Вырыли ямы, вкопали сучья, которые потолще, попрямее. Постояли, вспомнили друзей…

– Хлебнули небось из горлышек… – храбро вставил Шурик.

– Александр, ухи надеру… Ну, может, кто и хлебнул маленько ради праздника. Потом кто-то раздобыл картонки, сделали таблички со своими именами, привязали к тополятам, которые посадили. Обещали приходить сюда в каждом году, в майские дни… Ну и приходили, кто мог. Я тоже был несколько раз… Картонки, конечно, пообветшали, пообрывались, но кто-то, говорят, сделал полный список тополей. Только вот не знаю, кто… А сам я уже все не помню, лишь некоторые…

Он подошел к тополю, который был в двойной обхват – Шурика и Тенькин…

– Мой…

С тополя слетали пушинки. И с других – тоже густых и высоких – летел пух. Он щекотал Теньке переносицу. Тенька сморщился и засмеялся. Тревога улетела. По аллее Ветеранов пробежал ветерок, пух закружился, взмыл.

– Уф… – Шурик помахал руками. – Можно стало дышать. А то как в кочегарке…

Дед-Сергей скользнул по нему и по Теньке бледно-коричневыми глазами.