Тополиная Роща (рассказы)

С криком "А-а!" Мавжид бросился бежать. Нурмолды слышал, как остановили его, как отбивался он с воплями. Крики вразнобой: "Грех его бить!" - и сильный голос Копирбая: "Где, где ликбез?"

- Я его съел! - закричал Мавжид и захохотал.

Топот, крики: "Держи!", "Еще кусается, пес!"

Нурмолды живо вернулся к Рахиму. Они проскользнули горловину схода, вышли на темную равнину плато. Здесь Нурмолды оставил Рахима с конями за кучей камней, и, крадучись, пошел на голоса.

Жусуповцы сбились на краю привала - то был вход в пещеру, вымытую водой в мягком известняке. Доносились голоса:

- Бабушкины сказки!.. Змей, людей ест!..

- Сунься, так узнаешь!.. Конца у пещеры нет!

- Что вы все сбежались! - начальственно крикнул Копирбай. - Даулет, Мерике, живо к сходу!

Осторожно по днищу долины, уходившей к провалу, Нурмолды добрался до черной расщелины.

Перед ним был широкий ход, пол которого шел сначала ровно и прямо, а затем стал извиваться и вел то вверх, то под наклоном, то ступенями. Местами же он вдруг уходил вниз, заставляя Нурмолды скользить и карабкаться. Все было покрыто мучнистым слоем распавшихся горных пород.

Лет четырнадцати Нурмолды верил, что в этой пещере живет огромный змей. Рассказывали: в старое время в пещеру сложили сокровища бухарские караванщики - они поднялись на плато и попали в бурю. Из глубин земли явился змей, проглотил одних, другие разбежались. С тех пор змей сторожит сокровища. Нурмолды и его отец были первыми из казахов, что спустились в пещеру: отец тогда нанимался проводником к русскому ученому, говорившему по-казахски. Тогда же они нашли эту расщелину - второй выход из пещеры.

Наконец сверху в пещеру проник слабый свет луны, Нурмолды увидел, что уходящая вверх и в сторону круто, как дымоход, расщелина пересекается высокой продольной трещиной и таким образом соединяется с внешним миром. Эта трещина, объяснял ученый, и порождала пугающие адаевцев рассказы о змее - через нее ветер проникал в подземелье и вырывался затем со свистом и ревом. Или же отдавались от стен узких ходов шум крыльев и крики птиц?

Нурмолды окликнул Мавжида, и тот отозвался: он стоял под выступом, свисавшим над входом в пещеру, невидимый сверху с края провала.

- Не ушли?

- Толкуют о каком-то змее... А один все горячится: я сразу, дескать, понял, что он не дуана, а шайтан.

- Держись за меня крепче, Мавжид.

Из-под ног срывались камни, шум их падения усиливался в гулких каменных стенах.

Тихонько выбрались наверх, отыскали в темени Рахима с конями. Нурмолды посмеивался:

- Кебисы-то остались нам.

6

Миновали гипсовую плоскость, разорванную кустиками солянки. Нурмолды привстал на стременах, прищурился: белел вдали солончак, край его был оторочен зарослями черного саксаула. Нурмолды помнил солончак: запасали там с матерью топливо.

За солончаком начиналось урочище Кос-Кудук. В зарослях итгесека, полукустарника с листьями-чешуйками, хрустнуло под копытом коня. Нурмолды увидел человеческий скелет.

Помнил Нурмолды, каким смрадом встретило урочище Кос-Кудук их аул. То погибли от холода и голода отряды Толстова, атамана уральских казаков. Зимой отступали белоказаки через адаевские пустыни.

Саврасый обошел полевую пушку. Она лежала со снятыми колесами, в вырезах лафета торчали кусты полыни.

Нурмолды огляделся. Нет, не память была виновата: колодец спрятан. Слез с коня, покружил, отыскивая знакомую низинку.

Он разбросал слежавшиеся пласты перекати-поля; открылась низкая каменная головка колодца. Установил припрятанную тут же рогатульку с колесом-блоком, выточенным из дерева. Подошел Рахим, жадно вдохнул влажную, истекавшую из колодца струю.

Нурмолды сунул в свое брезентовое ведро камень для весу, перебросил веревку через колесо, другой конец его привязал к седлу. Конь уловил всплеск ведра в глубине колодца - развернулся, дернул, пошел прочь, потянул веревку. Зашаталось, заскрипело деревянное колесо.

Нурмолды с вязанкой саксаула на плече проходил низиной.

Возле свежей ямы темнел холмик. Нурмолды отбросил ногой запорошенные сухой глиной тряпки и бараньи шкуры, вскрыл яму. Здесь были части конской амуниции, маузеры в кобурах, шинельные и поясные ремни, патронные сумки, запасные части к пулеметам и винтовкам, железные детали неизвестного для Нурмолды назначения, фляги в чехлах, инструмент, - очевидно, для ремонта оружия, шашки с бронзовыми рукоятками, патронташи, жестянки со смазкой, брикеты пороха. Вся эта мешанина, пересыпанная ружейными и пулеметными патронами, хотя и воняла, как разрытое захоронение, протухшими шкурами, прокисшим бараньим салом, однако не была бросовой. Кожа лишь местами высохла и потрескалась, латунь патронов устояла перед коррозией. Ржавчина обметала стальные детали, но и их, знал Нурмолды, можно отмыть в керосине.

Он зажал ножны между колен, потянул за рукоять обеими руками, вытащил шашку. Она была смазана обильно в свое время, ржавчина окрасила лишь режущую кромку лезвия и густо запеклась возле рукоятки - без сомнения, это пятно осталось от весны 1919 года, когда скатились в низины ручьи, оставив ветрам, солнцу и грифам трупы людей и коней.