Топология насилия. Критика общества позитивности позднего модерна

Но и Бурдье не проводит ясного различия между властью и насилием. Он употребляет эти слова почти как синонимы: «Всякая власть обладает символическим измерением: она должна получить от подвластных согласие в той или иной форме, однако это не то согласие, которое покоится на свободном решении и осознании, а то, которое покоится на непосредственном и дорефлексивном подчинении социализированных тел»¹³¹. Несмотря на близость насилия и власти, между ними есть структурная разница. Как раз благодаря символическому измерению власти господство осуществляется ненасильственно. Чем более дорефлексивное согласие символически порождает господство, тем меньше нужды в открытом насилии. Если же, напротив, у господства нет этого символического посредника, который превращает его в габитус и автоматизм, тогда ему самому приходится поддерживать себя с помощью громоздких инструментов насилия и принуждения.

Как структурное, так и символическое насилие предполагают контекст господства, иерархически-антагонистические отношения между классами. Оба эти вида насилия совершаются господствующими классами над классами угнетенными, власть имущими над подчиненными, topdogs над

underdogs. Здесь предельно ясно различие между преступниками и жертвами. Здесь эксплуатация есть эксплуатация со стороны другого. Из-за этого символически-структурное насилие превращается в насилие негативности. Его жертвы оказываются беззащитны перед внешним принуждением. Это принуждение даже интериоризуется, однако оно тем не менее остается чужеродным принуждением

.

То, что Жижек называет «объективным насилием», едва ли отличается от символически-структурного насилия. Жижек и сам говорит об «общественно-символическом насилии», которое идеологию превращает в естественную данность – данность, с которой всякий соглашается еще до всякого сознательного решения: «То же относится и к насилию. Социально-символическое насилие в чистом виде проявляется в своей противоположности как самопроизвольность среды, в которой мы живем, как воздух, которым мы дышим»¹³². Оно обнаруживает «более тонкие формы принуждения, которые поддерживают отношения господства и эксплуатации»¹³³. Здесь речь идет о насилии, которое имманентно системе и предшествует явному акту насилия, но которое при этом как таковое невидимо. Оно является насилием негативности, которое господствующие классы совершают над классами угнетенными. Оно возникает «в социальных условиях глобального капитализма» и создает «исключенных и лишних людей – от бездомных до безработных»¹³⁴. Согласно аргументации Жижека,

homines sacri Агамбена представляли бы жертву этого имманентного системе насилия. По поводу всплеска насилия в Новом Орлеане он пишет: «Власти Соединенных Штатов, этого всемирного полицейского, стремящегося предупредить появление угроз миру, свободе и демократии во всем мире, утратили контроль над частью самой метрополии: за пару дней город скатился к дикости грабежей, убийств и изнасилований, он стал городом мертвых и умирающих, постапокалиптической зоной, по которой бродили те, кого Джорджио Агамбен называет Homines sacri – люди, исключенные из гражданского порядка»¹³⁵.

В своей теории насилия Жижек придерживается модели негативности. Его теория возводит стену исключения и сегрегации: «Фундаментальное разделение проходит между теми, кто входит в сферу (относительного) экономического процветания, и теми, кто из нее исключен»¹³⁶

. Жертвами такого насилия являются не только homines sacri, которые находятся вне сферы благосостояния и влачат жалкое существование, но и определенные группы населения, например меньшинства или безработные. Согласно Жижеку, западная общественная система осуществляет «чудовищное давление», которое вынуждает женщин «в нашем либеральном обществе» «во имя сохранения конкурентоспособности на рынке сексуальности подвергать себя таким про- цедурам, как пластические операции, косметическое имплантирование, инъекции ботокса»¹³⁷. Поэтому, согласно Жижеку, различие между западным обществом, в котором женщины по своему свободному решению подвергают себя пытке косметических операций, и каким-нибудь африканским племенем, в котором женщины подвергают себя болезненной процедуре обрезания клитора, не столь уж и большое.