Топор Ларны

– Закон если станем менять, как переделать наново без людей? – Шрон даже остановился, озадаченный своим же вопросом. – Глубины откроются, на что наша первейшая надежда. Берег нам сделается немил. Пройдёт век, я уйду в донный ил, Шром состарится. И поверьте мне: выры будут полагать место хозяина края наказанием, а не честью. Зачем нам берег? Зачем разбирать ваши тяжбы? Сорг вот недавно: страдал три дня, принимал прошения в оговоренный срок. У кого страфа украли, у кого амбар спалили, а у кого кошка на заборе косо сидит, потому что соседи глядят завистливо. Усы опускаются… Не наше это занятие, брэми. Людское.

– Вам не интересна власть? – шаар резко обернулся к выру, закашлялся, кое-как отдышался и снова облокотился на клешню. – Я полагал, вы желаете занять место кланда. Смять и сбросить ар-Сарну, чтобы сесть на его… как у вас это зовется-то? На его помост, кажется.

– Помост, точно. Но – не так просто. Не надобен помост ни мне, ни Шрому. Если, само собой, не предлагают строить его из брёвен, в охотку. Ох-хо, мир вовсе не прост, никто не делает того, к чему душа его склонна, все мы обременены обязанностями да долгами, все тянем их и из сил выбиваемся, – задумчиво вздохнул выр. – Мы не уйдем. Просто мы себе оставим ограниченное право, без докучных мелочей. Вы, люди, то рыбу травите, то лес бездумно рубите, то бухты поганите. То реки запружаете бестолково. Это общее, это надо решать вместе. И порты нам понятнее, чем вам. И лоцманы наилучшие – выры, а как иначе? Моя просьба к вам такова, брэми: подумайте, как бы нам закон повернуть медленно, без великой боли? Я не обещаю вас во всём слушать и ваше слово точно исполнить. Но мне надобен совет. У выров ведь как? У выров исконно управляют старые. Они держат мудрость на панцирях, как на опорах. Вы уже в годах. Когда я соберу наших старых, вы постарайтесь, обдумайте всё. Я пришлю курьера, приглашу вас. Вместе станем думать. Да и в гости приезжайте, пожалуй. Комнаты у нас в замке хорошие, – выр насмешливо повел усами. – Сухие и с окнами.

– Я обязательно приеду, – как-то сразу решил шаар. – Видимо, вы правы, я старею. Как посидел в погребе, дожидаясь смерти, так и не оправился более.

Марница, всю дорогу шагавшая молча, сбоку от Шрона – так, чтобы и не видеть отца, резко вскинула голову и обернулась, рассматривая знакомое лицо, выискивая на нём признаки болезни. Вроде, морщины чуть глубже легли, усталость гнёт плечи. Но большой беды не видно.

– Нет для меня радости в том, что прежде её приносило, – продолжил жаловаться шаар. – Детей всех распихал, пристроил. Потише в доме стало, хоть малый покой. Баб разослал, уже они опостылели мне, устал исполнять прихоти. Корыстные все, недобрые… Не вижу в глазах света, для меня горящего. О чём начал думать, ар, самому смешно! Гляжу на каждую, какую в дом приволок ради забавы, и соображаю: эта отравила бы меня, посули ей Люпс денег – или его заложила бы? Я ведь не просто так проснулся в подполе, меня изрядно подпоили нужным зельем. И кто подпоил, я уже вызнал. И сколько за то получила она – тоже.

– Каков на этот счёт закон в Горниве? – поинтересовался Шрон. – У нас за отравление клеймят. Если же смерть оно принесло, и того строже. До казни иногда.

– Да выпороть велел и в деревню наладил пешком, – поморщился шаар. – Недосуг казнить, наёмников я к ногтю жал, то ещё занятие. Пришли мы, ар. Прошу, вот и дом мой.

Шаар вполне искренне, с гордостью, указал на крепчайшее деревянное подворье. Отметил довольно: даже дуб, угодный гостям, имеется, растёт чуть в стороне, широко и свободно. У кого в городе ещё хватит места – выращивать дуб? Только шаар и сподобился сохранить, вместе с лужайкой.

Марница на дуб не глядела, она споткнулась и замерла у ворот, вцепившись в край панциря выра. Дома у отца можно было ожидать застать всякое. Порой тут так гуляли – весь город не спал! Иногда наёмники собирались, и тот же город дышал через раз, опасаясь на улицу высунуться. А когда Люпс стал распоряжаться всем, тогда и ходить к отцову подворью сделалось противно. Но всё же нынешнего зрелища Марница никак не предвидела.

На широком и низком – удобном для выров – крыльце, у створки распахнутых настежь дверей стояла её родная мама. И так она выглядела – не узнать. В дорогом платье, при украшениях, волосы убраны под красивый головной платок. Но куда удивительнее одежды – расправленные плечи, взгляд хозяйки и незнакомое выражение на лице. Никогда Марница не могла представить маму здесь, спокойную и уверенную в себе. Высматривающую на улице гостей и ещё более того – хозяина дома.

– Говорю же, всех отравительниц разогнал, – прищурился шаар, искоса наблюдая растерянность дочери. – Знакомьтесь, ар: моя жена. По закону Горнивы, нашим кландом одобренному недавно, браки людей признаются необязательными, у вас-то нет браков и обычай вам чужд. Но я решил на старости лет вспомнить древний закон. Это мама Марницы. А то городят сплетники невесть что, каждому язык укорачивать – морока. Она мне жена, а Монька – дочь и наследница. Вот и весь разговор.