Торговец кофе

Мигель позволил ей снова его поцеловать, а затем, протиснувшись сквозь толпу, вышел наружу и вдохнул прохладный, влажный вечерний воздух. После вони "Золотого тельца" соленый морской воздух казался изумительно чистым, как миква, и он шел, подставив лицо моросящему дождю, пока мальчик лет шести не стал тянуть его за рукав и рассказывать что-то жалостливое о своей маме. Мигель бросил мальчику полстювера, уже вожделея богатство, которое принесет ему кофе, — освобождение от долгов, собственный дом, возможность еще раз жениться, детей.

Через минуту он уже корил себя за то, что увлекся фантазиями, учитывая неудачи, которые принес этот день. Еще тысяча гульденов долгу. Он уже был должен три тысячи разным людям из Влойенбурга, в том числе пятьсот гульденов своему брату, которые занял после краха на рынке сахара. Он позволил совету по делам о банкротстве в ратуше урегулировать его долги христианам, но с евреями из общины требовался отдельный расчет.

Начался прилив, и вода, переполнив Розенграхт, разлилась по улицам. Скоро она доберется до темного, как пещера, подвала в доме брата, где в последнее время ночевал Мигель. Такую цену платили жители города, построенного у воды на сваях, однако теперь Мигель не обращал особого внимания на подобные неудобства, беспокоившие его, когда он только приехал в Амстердам. Он почти не замечал запаха дохлой рыбы, исходящего от каналов, или хлюпанья под ногами, когда шел по сырой земле. Дохлой рыбой пахли деньги Амстердама, а хлюпанье под ногами было его музыкой.

Благоразумный человек тотчас бы отправился домой и написал записку Гертруде, объяснив, что работать с ней было бы слишком рискованно и неминуемо привело бы его к краху. Однако благоразумие не избавит его от долгов, а крах и так навис над ним. Всего несколько месяцев назад пакгаузы на канале были заполнены его сахаром и он расхаживал по Влойенбургу с гордо поднятой головой, изображая из себя бюргера. Он почти пережил утрату Катарины и был готов вновь жениться и иметь сыновей. Свахи не давали ему прохода. И вот теперь он погряз в долгах. Его положение в обществе упало ниже некуда. Он получал угрожающие записки от человека, который явно был сумасшедшим. Как он может изменить свою судьбу, если не отважится на что-нибудь дерзкое?

Он рисковал всю жизнь. Неужели он изменит себе из-за страха перед маамадом, людьми, которым поручили хранить закон Моисея, но которые ценили свою власть больше слова Господа? В законе ничего не говорилось о голландских вдовах. Так почему Мигель должен отказаться от возможности сколотить состояние с помощью одной из них?

Еще не поздно было заняться делами, но он был настолько возбужден, что решил: ничего хорошего из этого не выйдет, и отправился в синагогу Талмуд-Тора на дневную и вечернюю молитвы. Ставшая уже привычной служба успокоила его нервы, как вино со специями, и после нее он чувствовал себя обновленным.

Дом брата был неподалеку от синагоги, и Мигель шел по набережной канала, стараясь избегнуть встречи как с уличными ворами, так и с ночным патрулем. В тишине было слышно, как крысы перебегают по деревянным мосткам, переброшенным через сточные канавы. «Кофе», — повторял он еле слышно. Ему не понадобится недели, чтобы дать ответ Гертруде. Ему лишь требовалось время, чтобы убедить себя: задуманное ими предприятие не приведет его к полному краху.

Из "Правдивых и откровенных мемуаров Алонсо Алферонды"

Мое имя Алонсо Родриго Томас де ла Алферонда, и я познакомил европейцев с напитком, который называется кофе, то есть можно сказать, что я ввел его в обиход в Европе. Возможно, я немного преувеличиваю, ибо кофе, без всякого сомнения, нашел бы путь к сердцам и без моей помощи. Лучше сказать так: я был повитухой, облегчившей его переход от неизвестности к славе. И вы снова мне возразите, ибо человеком, который это сделал, был Мигель Лиенсо. Какую же тогда роль сыграл Алонсо Алферонда в триумфе этого великого плода? Гораздо большую, чем многие думают, уверяю вас. Тем же, кто считает, что я принес один лишь вред, что я мешал, ставил палки в колеса и препятствовал, а не помогал, могу сказать одно: мне известно больше, чем моим очернителям. Я был там, а вот вы, по всей вероятности, не были.

Мое настоящее имя Авраам, так звали моего отца и его отца. Все первенцы в семье Алферонда тайно давали своим первенцам имя Авраам, когда иудеи пользовались тайными именами, а до этого, когда Иберией правили мавры, они носили имя Авраам открыто. Большую часть жизни я мог произносить свое имя вслух только в темном помещении и только шепотом. Тот, кто относится к моим поступкам с недоверием, должен это помнить. Кем бы вы были сегодня, спрашиваю я тех, кто судит меня строго, если бы ваше имя было тайной, если бы раскрытие этой тайны стоило бы жизни вам, вашим друзьям и родным?