Торговец кофе

Я родился в португальском городе Лиссабоне в семье евреев, которым не было позволено исповедовать иудейскую веру. Их называли новыми христианами или новообращенными, поскольку наших предков вынудили принять католическую веру под страхом лишения имущества, а то и жизни. Во избежание пыток, разорения, а иногда даже смерти мы ходили в католические храмы, но в тайных синагогах, устраиваемых в темных подвалах поочередно в разных домах, молились как иудеи. Молитвенники были для нас редкими и драгоценными книгами. Днем человек мог мерить свое богатство золотом, но в сумраке этих темных комнат мы мерили богатство страницами и знаниями. Не многие среди нас умели читать на древнееврейском те несколько книг, что у нас были. Не многие знали молитвы на религиозные праздники или день субботний.

Мой отец знал их, во всяком случае некоторые из них. Он провел раннее детство на Востоке и вырос среди иудеев, которым не запрещалось законом исповедовать их религию. У него были молитвенники, которые он с удовольствием давал взаймы. У него было несколько томов вавилонского Талмуда, но он не знал арамейского и поэтому не мог их читать. Тайные иудеи в Лиссабоне попросили его научить их читать на священном языке, научить их субботним молитвам, научить их поститься в дни поста и пировать в праздничные дни. Он научил их есть на открытом воздухе во время Суккота и, конечно, научил их пить и веселиться во время Пурима.

Скажу откровенно, мой отец не был ни праведником, ни мудрецом, ни святым. Совершенно не был. Я говорю об этом открыто и думаю, что это не оскорбит его имени. Мой отец был обманщиком и плутом, но обман и плутовство в его исполнении были великолепны и вызывали восхищение.

Поскольку он был сведущ в нашей вере — напоминаю, он был вовсе не ученым, а обычным человеком с образованием, — тайные иудеи Лиссабона относились к нему куда терпеливее, чем если бы он не был в ней сведущ, ибо он привлекал к себе больше внимания, чем следовало новому христианину. В какой бы ситуации ни оказывались купцы, готовые потратить пару лишних монет, мой отец мог предложить им эликсир, продлевающий жизнь, или снадобье, повышающее половую силу, или лекарство от любой болезни. Он знал фокусы с картами, шарами и игральными костями. Он был жонглером, канатоходцем и акробатом. Он умел дрессировать собак, чтобы они складывали и вычитали несложные числа, и дрессировать кошек, чтобы те танцевали на задних лапках.

Будучи врожденным лидером, отец привлекал подручных, зарабатывающих на жизнь искусством развлекать людей фокусами и трюками. Он командовал целой армией карточных шулеров, игроков в кости, пожирателей огня и глотателей шпаг. Под знаменем моего отца также собирались те, кто зарабатывал на жизнь, просто выставляя на обозрение то, чем их наградила природа. С раннего детства меня окружали карлики и гиганты, чудовищно толстые или страшно высокие люди. Я играл в игры с мальчиком-змеей и девочкой-козой. Когда я подрос, у меня появился нездоровый интерес к одному человеку, которого знал мой отец. У него была анатомия одновременно и мужчины и женщины. За несколько монет этот несчастный был готов продемонстрировать, как прелюбодействует сам с собой.

Когда мне было лет десять, однажды поздно ночью к отцу пришел мальчик постарше, которого я знал по синагоге, Мигель Лиенсо. Он был проказником; и к трюкачам и диковинным людям из компании моего отца его тянуло столь же сильно, сколь к знаниям, которые мой отец мог ему дать. Я назвал его проказником, ибо ему доставляло удовольствие не подчиняться власти, и, когда я знал его в Лиссабоне, более всего ему нравилось водить за нос свою семью и даже саму инквизицию.

Этот Лиенсо был из семьи, которую можно назвать относительно искренними новыми христианами. Таких было много, людей, которые, либо искренне веря, либо желая избежать преследований, полностью становились христианами и избегали тех из нас, кто желал жить как евреи. Отец Лиенсо был удачливым торговцем, которому было что терять в случае гнева инквизиции. Возможно, как раз по этой причине Мигель с готовностью посещал наши тайные богослужения и усердно учился тому, чему его мог научить мой отец.

Более того, пользуясь связями своего отца с представителями старых христиан, этот молодой Лиенсо получал сведения об инквизиции. У него был талант собирать слухи, и он был в восторге, если ему удавалось кого-то своевременно предупредить. Я знаю полдюжины семей, которым удалось бежать ночью за несколько часов до прихода инквизиции, и все потому, что Лиенсо умел подслушивать, оставаясь незаметным. Думаю, он все это делал из желания справедливости в этом мире, но также и потому, что ему доставляло удовольствие совать свой нос в чужие дела. Через несколько лет я снова встретил его в Амстердаме. Он меня не узнал и даже не помнил, что спас мою семью. Я же всегда буду помнить его доброту, хотя некоторые настаивают на обратном.