Торговец тюльпанами

За дверью входящих ожидала стопка грифельных досок. Мелки все тот же господин Засов выдавал по одному, опасаясь, как бы кто-нибудь не схватил сразу несколько. В просторной комнате каждый занимал за одним из составленных в круг столов привычное место. А Паулюс, перед тем как сесть, обошел знакомых торговцев, протягивая каждому руку, а иногда подставляя щеку, всякого награждая звучным комплиментом, кое-кому нашептывая на ухо, других угощая дружеским шлепком или панибратским щипком, иным подмигивая, словно в подтверждение заключенной между ними сделки. И всем подряд представляя Виллема — то как своего «самого блестящего ученика, а вскоре и компаньона», то как «парня, который видит все насквозь и считает лучше некуда», — а тот смущался, слыша такие похвалы в свой адрес. Когда Паулюс, завершив обход, уселся среди самых важных персон на предназначенный ему стул, юноше стало куда легче, и он, найдя свободный табурет, робко пристроился рядом с покровителем.

Торги начались без промедления. Один из продавцов вытащил из кармана узелок, развернул ткань и, обменявшись с секретарем несколькими словами, передал тому луковицу. Господин Засов, слушая продавца, кивал и что-то записывал на грифельной доске, которая была у него больше, чем у остальных. Остальные тоже принялись писать на своих досках… нет, не писать — чертить или рисовать, и видно было, что это дело для них привычное. Рисунки у всех оказались одинаковые: две расположенные одна над другой фигуры, внизу кружочек, наверху латинское «S», — и вертикальная черта, словно бы разрезающая обе фигуры на половинки:

Секретарь объявил, что сумма залога составит на этот раз шесть стёйверов, и Паулюс сразу же вписал цифру в кружок, одобрительно заметив: «Неплохая сумма! Двенадцать кружек пива или по две порции вина всем присутствующим! Ценная, похоже, луковица!» Он обращался не столько к примостившемуся справа от него Виллему, сколько к сидящему слева почтенному тюльпанщику с бородой в форме трапеции. Юноша, ничего не понимая, тщательно скопировал рисунок, как срисовывал бы иероглифы, и его растерянность позабавила учителя:

— У нас тут своего рода аукцион, все записали сумму залога в «маленьком „о“», in het ootje, а теперь покупатели станут обсуждать, насколько хороша луковица, и каждый назовет свою цену.

Луковицу без всяких предосторожностей передавали из рук в руки, ее ощупывали, обнюхивали, скребли ногтем, пробовали на зуб, смотрели на лунный свет или против огня — словом, терзали по-всякому, Виллем, будь он на месте продавца, опасался бы последствий столь бесцеремонного обращения с нежным товаром, но здесь, похоже, так и было положено. Все время, пока длилось обследование луковицы, распорядитель торгов отвечал на вопросы участников аукциона, а те, выслушав ответ, хмурили брови — видимо, считая это достаточным, чтобы изменить цену.

— Gheel ende Root Van Leyden, говорите? Луковицы у него куда крупнее, сам видел… Вы уверены, что тюльпан не болен?

— Совершенно здоров.

— У этого сорта только желтые и красные цветы бывают, а такие никому не нравятся.

— Вот уж нет, любителей пока хватает!

— Луковица кривобокая.

— Она сухая.

— Она шелушится.

— Хилая какая-то, размером с оливку…

— Господа, даже если вам она не нравится, не отговаривайте других от покупки!

Обойдя всю комнату, луковица вернулась в руки продавца. Секретарь между тем успел записать в верхней половине буквы «S» самую высокую из названных покупателями цену, а в нижней — самую низкую. Виллем разволновался, осознав, что речь идет о сотнях флоринов. Продавец вроде был не слишком доволен последним предложением, но, поломавшись, в конце концов согласился на восемьсот тридцать девять гульденов. Тогда рисунок трижды перечеркнули, а потом обвели большим кругом. Продажа состоялась. Ни луковицы покупатель не получил, ни денег продавцу не выплатил, выполнил свои обязанности только секретарь: он записал сделку, — а все остальное совершится позже, вдали от любопытных глаз.

— Сколько луковиц выставлено на продажу? — шепнул Виллем на ухо регенту.

— Сегодня — два десятка поштучно. И еще несколько корзин с теми, которые не имеют особой ценности, с дешевкой, как говорится — такие уйдут по пятьдесят-шестьдесят гульденов за фунт… Не беспокойся за свою луковицу, она уже записана, и я поговорил о ней с секретарем.

— Что? О чем вы поговорили с секретарем? О какой луковице? — Виллем побледнел как смерть.

— О той, что лежит у тебя в кармане, черт возьми!

Ректор, совершенно уверенный в своих словах, ткнул пальцем в нагрудный карман Виллема, тот страшно удивился, почувствовав, что ему в грудь упирается тверденький шарик, пошарил в кармане и вытащил луковицу Admirael Van Engeland в атласном мешочке.

— Молодец, что принес ее — отличная мысль! Разве придумаешь лучший способ обучения? Я так и знал, что ты решишься ее продать.

— Господин Берестейн, клянусь, я ничего не клал в этот карман!