Торговый дом Гердлстон

— Похвально, очень похвально, друг мой, — одобрительно произнес Гердлстон. — Каждый человек, на каком бы посту он ни находился, должен честно выполнять свои обязанности, и в зависимости от того, как он их выполнит — хорошо или дурно, — он и будет вознагражден. Я позабочусь о том, чтобы твоя преданность не осталась без награды.

— Спасибо, хозяин.

— У нее сейчас буйное состояние и бред. Несмотря на слабость, она не сидит на месте и может сделать попытку убежать, так что смотри в оба. Ну, прощай.

— Доброго вам здоровья, сэр.

Уильям Стивенс, стоя в воротах, задумчиво поглядел вслед Гердлстону, затем уселся на свой складной стул, раскурил трубку и принялся размышлять.

«Чудно, — бормотал он, почесывая затылок. — Ей-богу, чудно, ничего я что-то не пойму. Хозяин говорит: она совсем плоха — и тут же говорит: смотри, как бы она не убежала. Много я их насмотрелся таких, что там помирали, а вот чтобы так — то помирали, то воскресали, — этого видеть не доводилось. Уж кто сам по себе умирает, так тот и умирает. Да, что-то чудно. Пошел теперь посылать доктору телеграмму в Лондон, а ведь, кажись, доктор Корбет в два счета прискакал бы из Клакстона или доктор Хеттон — из Бедсворта, позови он их только. Вот и пойми, чего ему надо. Эй, глядите-ка, никак и сама умирающая сюда припожаловала! — воскликнул он и от удивления даже забыл про свою трубку. — Легка на помине, пропади я пропадом!»

И это в самом деле была Кэт. Заметив, что опекун ушел, она выскользнула из дома в смутной надежде предпринять что-нибудь, чтобы обрести свободу. Отчаяние придало ей храбрости, и она направилась по аллее прямо туда, где, как ей казалось, имелась единственная возможность выбраться на волю.

— Доброе утро, барышня, — приветствовал ее Стивенс. — Вид у вас и правда неважный сегодня, ну, да и не такой уж плохой, как ваш опекун тут расписывал. Вы, сдается мне, еще довольно крепко держитесь на ногах.

— Я совершенно здорова, — серьезно отвечала Кэт. — Уверяю вас. И рассудок у меня в полном порядке. Я не больше сумасшедшая, чем вы.

— Ясно! Они все так говорят, — хмыкнул бывший больничный служитель.

— Но я в самом деле здорова. И не могу больше оставаться в этом доме. Не могу, мистер Стивенс, не могу! Тут по ночам бродят привидения, а мой опекун задумал меня убить. И он убьет меня. Я вижу это по его глазам. Он уже пытался — сегодня утром. Но умереть так — не простившись с близкими… И никто даже не узнает, что тут произошло… Разве это не ужасно?

— Ужасно, черт возьми, ужасно! — воскликнул одноглазый страж. — Еще бы не ужасно! Так он задумал убить вас, говорите вы? Зачем же это ему понадобилось?

— Я не знаю! Он ненавидит меня почему-то. Я никогда не перечила ему, только раз не послушалась и никогда в этом не послушаюсь, потому что так распоряжаться моей судьбой он не имеет права.

— Что верно, то верно! — сказал Стивенс, подмигивая своим единственным глазом. — Я тоже так считаю, провалиться мне! «Твоя, дружок, твоя навеки», как поется в песенке.

— Почему вы не хотите выпустить меня отсюда? — умоляюще промолвила Кэт. — Может быть, у вас есть дочь. Что бы вы сделали, если бы с ней стали обращаться так, как здесь обращаются со мной? Будь у меня деньги, я бы отдала их вам, но у меня нет при себе. Прошу вас, прошу, позвольте мне пройти! Господь вознаградит вас за это. Быть может, в ваш смертный час это доброе дело перевесит все злые поступки, которые вы совершили.

— Нет, вы послушайте только — как складно говорит! — сказал Стивенс, доверительно адресуясь к ближайшему дереву. — Прямо как по книге.

— Да и при жизни вы тоже будете вознаграждены, — горячо продолжала девушка. — Вот смотрите: у меня есть часы с цепочкой. Я отдам вам их, если вы пропустите меня за ворота.

— Ну-ка, дайте поглядеть! — Стивенс открыл крышечку и принялся скептически рассматривать часики. — Восемнадцать камней, подумаешь, это же всего-навсего женевское изделие! Разве в Женеве могут изготовить что-нибудь стоящее!

— Вы получите еще пятьдесят фунтов, как только я доберусь до моих друзей. Пропустите же меня, дорогой мистер Стивенс! Мой опекун может вернуться домой каждую минуту.

— Вот что, барышня, — торжественно изрек Стивенс, — служба есть служба. Если б даже каждый ваш волосок был унизан жемчужинами и вы бы сказали: «Остриги меня, Стивенс», — я бы и тогда не пропустил вас за ворота. Ну, а вот ежели вы хотите написать своим друзьям, я могу опустить ваше письмецо в Бедсворте в обмен на часики, хоть это всего-навсего женевское изделие.

— Вы хороший, добрый человек! — взволнованно воскликнула Кэт. — Карандаш у меня есть, но где взять бумагу? — Она торопливо поглядела по сторонам и увидела какой-то крошечный обрывок, валявшийся под кустом. С радостным возгласом она схватила этот грязный клочок грубой, оберточной бумаги и кое-как нацарапала на нем несколько слов, описав свое положение и моля о помощи. — Адрес я напишу на обороте, — сказала она. — А вы в Бедсворте на почте купите конверт и попросите кого-нибудь переписать адрес.