Соломон Владимирович Смоляницкий

Торопись с ответом. Короткие повести и рассказы

С. Смоляницкий — участник Великой Отечественной войны, был ранен, вместе с полком прошел путь от наших западных границ до Берлина.

В 1945 году во фронтовых газетах появились его стихи. Больше он не публиковал стихов, а, вернувшись после войны в Москву, начал выступать в газетах как очеркист. Окончив в 1950 году филологический факультет МГУ, некоторое время преподавал литературу в школе, а затем в 1956 году уехал в Сибирь собственным корреспондентом «Литературной газеты».

С тех пор литературная жизнь Смоляницкого прочно связана с этой газетой, где появляются его очерки, статьи, рецензии.

С. Смоляницкий много ездит по стране, бывает в самых отдаленных уголках Сибири. Впечатления о Сибири, ее людях, природе дали материал для первых книжек — «Встречи в пути» (очерки и рассказы), «Здравствуй, Сибирь», «Слушай, жизнь», «Добрые спутники человека» и «Насовсем».

В последние годы С. Смоляницкий публикует в периодической печати пьесы, повести, рассказы.

Дойти до горизонта

(повесть)

1

С воющим, раздирающим душу звуком падал самолет. Не падал — несся вниз в рваном кольце пламени и дыма.

Стремительно нарастает звук, все ближе живая, извивающаяся черно-красная туча, намертво вцепившаяся в самолет.

Ближе. Неотвратимей.

Но не было удара и взрыва, взметнувшегося вверх ослепительно-белого вихря, в мгновение ставшего черным. Не было — потому что тогда не было бы ее. С болью рвет она путы сна — последнее, что в ее силах…

Полина Александровна открывает глаза. Она еще на грани кошмара, но уже ощущает: и на этот раз победила она. Не было удара, взрыва, смерти.

Не было в снах — потому что она никогда не примирится с этим. Никогда.

Теперь несколько минут она должна лежать, не двигаясь, и ждать, пока успокоится сердце. Потом принять лекарство — оно всегда под рукой. А потом можно встать — все равно не уснуть.

Тишина стояла глубокая. Какая глубокая тишина! С острой, резанувшей сердце болью Полина Александровна ощутила пустоту большой квартиры — словно не было стен и она одна стоит в пространстве, залитом пустотой и холодом. Ее охватил озноб. Она оперлась рукой о стену — там, за ней, кабинет Кости. Вот уже девять лет после его гибели это комната Валентина, но для нее по-прежнему — кабинет Кости. В нем — его вещи, модели самолетов, трубки.

Место на стене, к которому она прикоснулась, стало теплым. Какая все-таки большая квартира — Костя так радовался ей, он любил, чтобы бывали люди, чтобы было, как он говорил, куда посадить… Теперь во всей квартире она да Майя. Ах, Майя, Майя, единственная, кто с ней всегда. Полине Александровне захотелось войти в ее комнату, посмотреть, как она спит, укрыть, как это бывало когда-то, давным-давно. Но она побоялась разбудить Майю, да еще чего доброго — испугать. Майя и не подозревала о бессонных часах, которые мучили ее мать — все чаще в последнее время.

Полина Александровна села в свое кресло у окна и отдернула штору.

Пустынная улица уходила в темноту. Струящийся желтоватый свет фонарей растворялся во мгле, и от этого казалось, что воздух слабо мерцает — холодно и отчужденно. Только свежий снег, выпавший с вечера, был живым — Полине Александровне показалось даже, что она ощутила его холодноватый, с горчинкой запах.

Она любила чистый, белый, легкий падающий снег, несущий свежесть и словно стирающий грязь города, потому что его любил Костя, — и снова, как всегда в эти часы, в памяти всплывали картины, словно бы не связанные друг с другом…

Живой, смеющийся Костя падает вместе с ней в сугроб в ту новогоднюю ночь сорок пятого года, когда он вернулся домой. В ней до сих пор не погасло это ощущение счастья его возвращения — живой, живой, в огне не сгоревший летчик-штурмовик.

Ей виделся Костя, таскающий Майю на плечах; за столом среди друзей; на пороге квартиры, когда он возвращался после удачного полета, измученный, но счастливый, и впереди были дни безмятежного отдыха.

Все прошлые тревоги, связанные с его послевоенной профессией летчика-испытателя, сейчас не помнились, как и тот черный день его гибели — они принадлежали ночным кошмарам. Она не смогла бы жить, если бы это не уходило днем, если бы память не подчинялась ей, когда реальная жизнь вступала в свои права.

За окном стало светлеть. Фонари еще горели, но утренняя бледная синева стирала их свет, и все явственней выступала чистая белизна снега. Посветлело и в комнате — тени гасли, начинался день. И Полина Александровна почувствовала, что она уже не наедине с прошлым. Оживала улица, появились первые ранние прохожие; к остановке напротив ее дома подошел автобус.

Надо было жить днем сегодняшним и завтрашним, и Полина Александровна привычным усилием воли заставила себя подняться и одеться, хотя после бессонной ночи у нее кружилась голова и слабость сковала все тело. Но это пройдет. Она знала — это понемногу пройдет, как только она начнет двигаться.