Читаем Тоска по дому полностью

– Возьму, конечно, спасибо, – заикаясь, пробормотал я и принял кастрюлю из ее рук. Ручки были еще горячими.

– Что ты стоишь в дверях? – сказал я. – Заходи.

Она вошла и остановилась посреди гостиной. У нее было такое выражение лица, как будто она что-то слышала об этой квартире и теперь сравнивала увиденное со своими ожиданиями.

– Скажи, а с чего вдруг твоя мама прислала мне это? – спросил я, вернувшись из кухни, где убрал кастрюлю в холодильник. Девушка покраснела и улыбнулась, словно мой вопрос показался ей нелепым.

– Мы подумали… – начала она, поняв, что я и в самом деле хочу получить ответ. – …То есть моя мама подумала, что тебе, наверное, нечего есть, потому что…

– Потому что – что? – не отставал я, уже снедаемый демоном подозрения.

– Потому что… – Девушка закатила глаза. – Потому что в доме нет женщины, – наконец выдала она и со вздохом облегчения села на диван.

На следующий день у моих дверей появилась еще одна девушка, с другим видом кубэ. Кто пустил слух о том, что я одинокий бобыль? Мне это было удивительно. Сима? Моше? Неизвестно. Во всяком случае, постепенно я убедился, что видов кубэ существует гораздо больше, чем я предполагал: красные кубэ метфуния – с томатной пастой, бамией, петрушкой и лимоном, придающим блюду кислинку; желтые кубэ меслу́ха – с куркумой и кабачками; зеленые кубэ хамуста, которые кладут в суп вместе со свекольными листьями, репой и кабачками. Кубэ-хамо

имеет форму летающей тарелки, их тоже кладут в суп и едят с луком и хумусом. И самые вкусные, по крайней мере для меня: кубэ навелосия, жаренные с луком и рубленым мясом. Съедаешь штук пять или шесть и готов есть еще.

Кубэ всегда приносили девушки. И каждую из них посылала «мама». Я не сразу понял, что это парад кандидаток на замену Ноа. Все делалось очень тактично, с тонким намеком. Девушки не предлагали себя явно, но все они были слишком нарядно одеты для короткой прогулки по кварталу. Большинство из них не забывали накраситься, а одна или две даже надушились. Подростковыми духами. Через два-три дня они возвращались забрать пустую кастрюлю. Кастрюль скопилось так много, что я в них путался, и им приходилось идти на кухню и искать свою среди других. Потом они садились в гостиной, кратко отвечали на мои вопросы, с любопытством разглядывали стены и через пару минут убегали.

Только с одной у нас завязалась долгая беседа. Она служила в армии и была дома в отпуске. У нее был искренний взгляд, и мой заданный наугад вопрос о том, как ей служится на закрытой военной базе, попал в точку. Она рассказала, что у них на базе есть группа девушек, которые все время над чем-то смеются, а она не понимает, над чем. Из-за того, что она держится на отшибе, ей достаются худшие дежурства. Но это не самое страшное. Хуже то, что другие девушки знают, что могут вытирать об нее ноги, потому что она одна. Ей не у кого попросить шампунь, если свой закончится. А когда она приезжает домой в отпуск, никого не волнует, что она устала, и мать загружает ее стиркой, уборкой, готовкой…

– …и доставкой еды незнакомым людям, – подхватил я.

– Да! – горячо согласилась она, но спохватилась и рассмеялась: – Нет, это мне совсем не в тягость.

Потом она скинула одну туфлю, а за ней другую, а это, как учил меня когда-то Моди, – верный признак того, что девушка намерена остаться и, возможно, избавиться от других предметов одежды.



Посетители сидели у стойки бара на значительном расстоянии друг от друга. Парень с балкона коротко и холодно бросил мне: «Пока», направился в дальний конец зала и сел в коричневое кресло. На стенах висели глянцевые фотографии обнаженных частей тела, и не всегда было понятно, принадлежат они мужчине или женщине. На длинных полках стояли бутылки, наполненные золотом. По потолку тянулись воздуховоды кондиционера, словно магниты на дверце лежащего на боку холодильника. Свет был тусклым, слишком тусклым. «Даже со вспышкой фотографии получатся темными, – подумала я. – Но, может, это и хорошо».

– Тебе ничего не надо делать, – предупредил мне парень с балкона. – Они сами к тебе придут.

В глубине зала солистка группы Portishead исполняла «Никто меня не любит», и я подумала, что немного жестоко петь здесь такую песню. Я села на высокий стул и заказала у бармена с татуировкой на плече в виде Моряка Попая бокал гиннесса. Я знала, что мне требуется немного выпить, чтобы пережить этот вечер. Мой гиннесс прибыл с мужчиной.

– Можно? – спросил он и указал на свободный стул рядом со мной. Я утвердительно кивнула. – Я попросил у бармена разрешения принести тебе заказ, – сказал он и пригладил волосы. – Это ничего?

– Ничего, – ответила я и сделала глоток.

– Я тебя здесь раньше не видел, – сказал он и погладил себя по щеке. – Первый раз здесь?

– Да, – призналась я.

– Не хочешь пойти в более спокойное место? – спросил он и затушил сигарету.

– Уже? – удивилась я. – Может, вначале стоит немного поговорить?

– Обычно хватает нескольких секунд, чтобы понять: да или нет, – отрезал он.

– А я и не знала.

– Зато теперь знаешь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза
Презумпция виновности
Презумпция виновности

Следователь по особо важным делам Генпрокуратуры Кряжин расследует чрезвычайное преступление. На первый взгляд ничего особенного – в городе Холмске убит профессор Головацкий. Но «важняк» хорошо знает, в чем причина гибели ученого, – изобретению Головацкого без преувеличения нет цены. Точнее, все-таки есть, но заоблачная, почти нереальная – сто миллионов долларов! Мимо такого куша не сможет пройти ни один охотник… Однако задача «важняка» не только в поиске убийц. Об истинной цели командировки Кряжина не догадывается никто из его команды, как местной, так и присланной из Москвы…

Андрей Георгиевич Дашков , Виталий Тролефф , Вячеслав Юрьевич Денисов , Лариса Григорьевна Матрос

Боевик / Детективы / Иронический детектив, дамский детективный роман / Современная русская и зарубежная проза / Ужасы / Боевики