Он внезапно почувствовал, что проголодался, и совсем по-детски вдруг подумал, пригласят его обедать вместе со Степаном Ивановичем или нет. Хорошо бы пригласили, ведь как в девять утра из дому убежал, так и не ел ничего, только два раза газировку за три копейки из автомата покупал. А сейчас уже шестой час.
— Кого? — переспросил Колотырин. — Какую Ольгу?
— Нильскую, — терпеливо повторил Руслан и вытащил из кармана предусмотрительно захваченную из дому мамину фотографию двадцатилетней давности. На фотографии мама была вместе с Мишкой, которому как раз годик исполнился. — Вот ее.
Взяв кургузыми пальцами снимок, Степан Иванович долго всматривался в изображенную на нем женщину. Потом медленно, но как-то неуверенно кивнул:
— Вспоминаю вроде… И чего?
— Слушай, парень, чего-то ты нам тут голову морочишь, — внезапно вмешалась жена Колотырина. — То говорил, что за дядю своего хлопочешь, которого Степан будто бы знает, а то про какую-то Ольгу спрашиваешь. Что за Ольга? Ну-ка отвечай быстро!
Руслан набрал в грудь побольше воздуха и выдохнул:
— Я сказал неправду, чтобы вас не расстраивать. Степан Иванович, моя мама Ольга Андреевна Нильская родила от вас сына Мишу, вот его, — он ткнул пальцем в фотографию.
— А! За алиментами пожаловал! — заорала Колотырина. — И как только у людей совести хватает! Сама шлялась с кем ни попадя, пригуляла ребенка неизвестно от кого, а мой Степан теперь давай карман открывай да за чужие грехи расплачивайся! Не выйдет! А ты, кобель безродный, — она замахнулась половником на мужа, который машинально пригнулся, — опять за свое? Господи, да есть ли хоть одна баба в области, на которую ты еще не залез?
— Ты это… потише! — гаркнул в ответ Колотырин. — Чего несешь, дура? Да еще при мальце. Это все когда было-то? Он про шестьдесят первый год спрашивает, а сейчас восемьдесят четвертый идет, даже если какая девка от меня и родила тогда, так ребенок уж взрослый давно. И вообще, это все еще до тебя было.
— Нам алименты не нужны, Мише в июне как раз двадцать два исполнилось, — успел вставить Руслан. — Он даже в армии отслужил.
— О, вишь? — Корявый палец Колотырина в назидательном жесте взвился над деревянным покрытым клеенкой столом. — Алименты ему не нужны. А чего ж тогда тебе нужно?
— Мне нужно, чтобы вы поехали со мной в милицию и заступились за Мишу.
— Эка! И чего ж он натворил, этот твой Миша?
— В том-то и дело, что он ничего не натворил. Его убили, а теперь говорят, что он пьяный был, приставал и затеял хулиганскую драку. А я знаю, что это неправда, Мишка не такой, он не мог драку затеять, он вообще тихий был всегда, добрый такой, за слабых заступался. И неправда, что он был пьяный, он никогда не пил. Я говорил в милиции, но мне не верят.
— Ишь ты, какой у меня сын, оказывается, — с удовлетворенным видом покачал головой Колотырин. — И добрый-то он, и за слабых заступается. А мамка-то ваша что же? Почему в милицию не пойдет?
— Да она ходила, ее сто раз вызывали.
— И чего?
— И ничего, — вздохнул Руслан. — Твердят одно и то же: напился и устроил хулиганскую драку. Я потому и пришел к вам, Степан Иванович, миленький, дорогой, пожалуйста, поедемте туда к ним, к следователю, к судье, и вы им скажете…
— Да чего он скажет-то? — снова вмешалась жена Колотырина. — Он этого Мишку твоего в глаза не видал. Может, это вообще не его сын. С чего это он должен все бросить и ехать незнамо куда, за какого-то хулигана заступаться?
— А и поеду! — загрохотал Степан Иванович, поднимаясь из-за стола и отшвыривая стул. — И нечего мне указывать! Я тебе не вещь, чтобы ты меня по своей воле из угла в угол переставляла!
— Не поедешь! — завизжала жена. — Не пущу!
— А я сказал — поеду! И все! И точка!
— Не поедешь! Думаешь, я не знаю, чего ты ехать намылился? Тут тебя участковый знает, раз покажешься на улице выпивши — снова в ЛТП загремишь! А там никто тебя не знает, там тебе раздолье водку-то хлебать! Денег нет — украдешь или отнимешь у кого, как в тот раз, когда тебя за грабеж осудили. И опять нажрешься как свинья! Ты ж урод какой-то, ты ж меры не знаешь, или ограбишь кого, или морду набьешь, в вытрезвитель попадешь, а оттуда — прямиком в суд и в тюрьму. Не пущу!!! — истошно вопила Колотырина.