Читаем Тотальные истории. О том, как живут и говорят по-русски полностью

Глава 8. Горьковские пролетарии

И вот появился на горизонте родной и любимый Нижний, город моего детства. Въезжали мы через Щербинки по Арзамасской дороге. Водитель Николай, словно желая проверить, точно ли я нижегородец, спросил дорогу, и я начал, радостно размахивая руками, вести его по кратчайшему пути к гостинице, позабыв, что для этого теперь есть навигаторы.

Из окон отеля «Центральный» открывался вид не только на Нижегородскую ярмарку, но и на планетарий, собор Александра Невского, новый стадион и даже кремль. Город находится на месте слияния двух рек — Оки и Волги. В народе этот «перекресток» называют Стрелкой.

Когда я выбрался ввечеру на Большую Покровку, центральную улицу Нижнего, там остались лишь ее старые обитатели, скульптуры: лавочник, почтальон, слезший у почтамта с велосипеда, мальчик-скрипач, городовой, требовательно оттопыривший свои карманы для медного жертвоприношения. Изваяния эти были очень похожи на те, что я видел в начале путешествия — на челябинской Кировке, будто замкнулся некий круг. Только вместо караванщика с верблюдом тут оказался половой, распахнувший руки и приглашающий в ресторан. Остальные фигуры напоминали челябинских персонажей: дама, хвастающая формами перед зеркалом, мать благородного семейства, мальчик, чьи щечки суеверно начищены до блеска прикосновениями умиленных туристов.

Но я родился в другом городе — в Горьком, названном в честь главного пролетарского писателя. Больше того, мне давно кажется, что я сам — всего лишь персонаж Максима Горького, который живет в городе, с его зданиями и улицами, по которым тысячи рабочих и служащих каждое утро торопливо идут к проходным, а на закате возвращаются назад к своим семьям. С самого детства я знал, что этот город заводов и фабрик. Мой дед работал в котельной автозавода, пуская по трубам горячую воду, словно кровь по кровеносным сосудам. Сюда же каждый день приходили мои родители. А теперь для нас, участников автопробега, устроили эксклюзивную экскурсию на производство, чтобы показать, как на конвейере собирают «Газели NEXT», на которых команда Тотального диктанта проехала от Владивостока до Нижнего Новгорода. Я смотрел на установку кабин, шасси и рам и вспоминал про челябинские заводы, над которыми возвышались коптящие небо трубы: метал, который отлили в Челябинске, теперь обретал нужную форму в Нижнем Новгороде.

Круг замкнулся.

Виталий Сероклинов

Глава 1. Нижегородский ревизор

Из бортового журнала

Городская стоянка оказалась щедра на местные словечки. Нижегородская область — особенная: тут есть окающие и акающие говоры. Коренного жителя можно узнать по характерному «чай»: «А ты, чай, не из Нижнего?» Тут любят блондить по пешеходной улице Покровке. «Блондить» — бродить без дела. Но если слишком долго блондить, нижегородцы решат, что вы «Ляховский», то есть сумасшедший.

Еще тут иногда что-то «уделывают» — ремонтируют, чинят. Например, ту же Покровку уделывали несколько раз за последние годы. Хорошо бы сделать ее шире, а то народ на праздники не «убирается». И дело не в том, что любимую улицу забывают чистить, просто на ней мало места. А когда людям тесно, они начинают «вайдосить» — возмущаться. И конечно, когда гуляешь по Покровке, ты не должен быть одет как «одяжка» («адяжка») — небрежно, бомжевато.

А если надоело блондить по Покровке, можно поехать в Социк (Соцгород), на Щелчок (Щелковский хутор) или через Бор на Мызу (это выражение используют для описания нерациональных маршрутов).

1

В такси по дороге из аэропорта Нижнего Новгорода в город я уткнулся в телефон, сообщая всем интересующимся в соцсетях, что транзитом из Парижа, Антверпена и Новосибирска очутился в бывшем закрытом городе Горький. Вдруг почувствовал, что меня тихонько дергают за рукав — оказывается, это глухонемой водитель, опознав во мне приезжего, показывает: туда смотри, видишь, голубая крохотная церквушка, не пропусти!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки