Товарищ Богдан

Вскоре в камеру принесли передачу: маленькую корзинку, полную продуктов. Там был и пышный пирог с капустой, и толстый розовый кусок сала, и сахар, и яблоки. И целый круг колбасы. А на самом дне корзинки - пара белья.

Тюремщики все тщательно осмотрели. На это они были мастера! Пирог разрезали на несколько кусков: не запечено ли внутри что-нибудь запретное? Сало тоже разрезали пополам. Голову сахара разбили. А в белье все швы прощупали: не зашита ли записочка?

- Ну, Иван Васильевич, сейчас попируем! - радостно потер руки отощавший на жидких тюремных харчах студент.

- Попируем, но не сейчас, - сказал Бабушкин. - Станьте к двери, закройте "глазок".

Исай пожал плечами: это еще к чему? Но послушно подошел к двери и головой заслонил "глазок".

Бабушкин выложил из корзины все продукты на стол. Взял аппетитный румяный кусок пирога и стал ручкой ложки резать его на мелкие клочки. Ножа узникам не дают. Кусочки капусты посыпались на стол. В камере вкусно запахло.

"Интересно! - встревожился Исай. - Как же потом есть?"

Рот у него сразу наполнился слюной.

- Иван Васильевич, вы все будете так? Кромсать? - спросил он.

- Ага.

"Нет, - подумал Исай. - Это не дело".

Шагнул к столу. "Что бы съесть?" Увидел колбасу. Вспомнил, как нахваливала ее невеста. Взял круг и вернулся к двери. Заслонил "глазок" затылком, а сам стал жевать колбасу. От целого круга.

- Осторожно! - предупредил Бабушкин.

- Что - "осторожно"? - не понял студент.

Какая-такая нужна осторожность, когда ешь колбасу?!

Вдруг как вскрикнет:

- Ой, зуб!..

- Я ж говорил, - Бабушкин забрал у студента колбасный круг, содрал кожуру и переломил. Из разлома торчал острый конец маленькой, тоненькой, как проволока, стальной пилочки.

Через два дня в камеру вновь вошел надзиратель.

- Заботливая у вас невеста, - сказал он Исаю, кладя на нары объемистый сверток.

Теперь Исай уже не хватал ни колбасу, ни печенье. Отошел к двери, заслонил "глазок". Бабушкин снова стал кромсать и крошить продукты. Из буханки хлеба извлек пилочку.

- Английская, - сказал Бабушкин, внимательно осматривая ее.

Исай тоже повертел в руках пилочку. Такая маленькая, тоненькая, такая хрупкая на вид... Неужели Бабушкин намерен двумя такими крохотными пилочками перерезать решетку? Смешно! Вон прутья в ней какие: восемь штук, и каждый в палец толщиной!

На столе теперь вместо продуктов возвышалась лишь гора крошек, кусочков.

- Унылая картина, - Исай печально оглядел это месиво. - Давайте все же закусим.

- Закусим, - согласился Бабушкин. - Но раз уж вы заслонили "глазок", постойте там еще минутку.

Бабушкин сел на нары, снял с ноги сапог, сунул руку в голенище и стал аккуратно отдирать стельку.

Исай расширенными от удивления глазами следил за каждым его движением.

"Сам ведь еще вчера хвастал своими сапогами: добротные, хромовые. А теперь рвет?!"

Стелька поддавалась медленно.

- Давайте помогу?! - шутливо предложил Исай. - Пока вы калечите правый сапог, я изорву левый!

Бабушкин не ответил.

- А может, это какой-нибудь фокус? - не унимался студент.

- Вот именно! - сказал Бабушкин. - Ну, глядите! Опля! - и он, как заправский фокусник, вдруг выдернул из-под стельки еще одну, третью пилку.

- Собственного производства, - сказал Иван Васильевич. - Мастерил на совесть...

- Ничего не понимаю, - втянув голову в плечи, развел руками Исай. Откуда у вас в сапоге пилка? Вы же говорили, что вас арестовали неожиданно, на собрании. Так вы что - всякий раз, как идете на собрание, запихиваете пилку в сапог?

- Революционер всегда должен быть готов к аресту, - ответил Бабушкин. Так меня учил один мудрый человек. А как подготовиться к тюрьме? Я думал-думал и решил - очень может пригодиться пилочка. Сам сработал ее, сам закалил. Но как пронести в камеру? В пиджак зашить? Найдут. В рубаху? Тоже прощупают. Вот я и надумал: оторвал стельку, уложил пилочку и снова стельку приклеил. Так и топал целый год, с пилкой в сапоге.

- И не мешала?

- Нет. Пилочка тоненькая. Улеглась там, под стелькой. Я постепенно про нее и забыл. А когда арестовали, жандармы уж как обыскивали. Да не нашли.

6. Восемь ночей

Ночью Бабушкин и Исай не спали. Отдали лампу надзирателю.

Долго лежали в темноте молча, с открытыми глазами.

Постепенно тюрьма затихла.

Тогда Бабушкин бесшумно встал. Постоял так, в одном белье, настороженно вслушиваясь в тишину. Потер пилку кусочком шпика, чтоб не визжала, придвинул табурет к стене; стоя на нем, принялся беззвучно пилить оконную решетку.

Исай - тоже в одном белье - дежурил у двери. Надзиратели - опытные, хитрые. У них войлочные туфли, чтоб неслышно подкрадываться к камерам. Надо быть начеку. Чуть раздавался малейший шорох в коридоре, Исай тихонько кашлял. Оба узника стремительно, но бесшумно залезали под одеяла, притворяясь спящими.

Окошко, как назло, было высоко, под потолком. Восемь вертикальных прутьев. Бабушкин стал пилить первый прут, в самом низу, у подоконника.

Тянуться к окну - трудно. Быстро затекали поднятые вверх руки. Через каждые пять-десять минут - вынужденная передышка.