- Зовут, зовут, да и покличут! - лукаво улыбаясь, сказала Зина.
Вот как! - засмеялся Харитонов. - Ну, чего ты там написала?
Расскажи!
- Ну да, так вам и расскажу!.. Зачем это вам?
- Как зачем? - деланно серьезным тоном отвечал Харитонов. Может быть, ты этим своим письмом хорошего бойца расстроишь!
- Ну, если он от моего письма раскиснет, - усмехнулась девушка, - какая ему цена! Он не такой! Скорее меня расстроит.
И уже расстроил, товарищ командующий! - с печалью в голосе сказала она. - Сами посудите: лежит в госпитале. В Ростове. Выздоравливает. Скоро опять на фронт, а мне даже не сообщил. Мне его товарищ написал!
- В госпитале? В Ростове! - задумчиво сказал Харитонов. - Там у меня племянница. Такая же, как ты. Я ее десять лет не видел...
- Ее не Женей зовут?
- Ну да! А ты как угадала?
- Товарищ командующий, я от нее письмо получила. Она в том госпитале дежурит...
- Ну, вот что, - оживился Харитонов, - туда наш наградной отдел едет. Награды вручать. Твоего как фамилия?
- Бойко... летчик...
- Как же, - с гордостью проговорил Харитонов, - подписывал!
Ты можешь съездить к нему... Отпросись... С подругами поговори...
подменят!
На другой день Зина была в Ростове. Петю она не застала в госпитале. Он выписался и уехал в часть.
Заночевав у Жени Харитоновой, Зина несколько часов проговорила с ней.
Утром, когда мать Жени позвала девушек к завтраку, в дверь постучали.
В комнату вошла высокая красивая девушка в сопровождении молодого офицера.
Зина, вся похолодев, с ужасом узнала младшего лейтенанта, который вел колонну пополнения.
"Неужели он? - спрашивала она себя. - И было ли с ним то, что я видела? Как он очутился здесь? Бежал? Но он шел к ним с поднятыми руками? Предатель!" - пронеслось в сознании. Затуманенные гневом, строгие, блестящие глаза ее вонзились в Шикова, прядь волос выбилась на лоб, щеки разгорелись.
Шиков несколько секунд стоял без движения. Он весь будто обмяк. Смутно различал только необыкновенно похорошевшее лицо Зины, испуганно-недоуменное лицо и настороженные глаза Жени.
У него было ощущение, точно он залез в пчелиный улей и разворошил его.
Такой случай с ним произошел в детстве. Разъяренные пчелы облепили его и жалили до тех пор, пока он не прибежал домой.
"Я не хотел умереть в бою. Я думал, что избежал смерти в тот роковой час, когда мне казалось, что все погибли. А вот и не погибли. А я гибну. Что же я такое сделал?.. Ах да, я залез в пчелиный улей. У них есть право жалить меня. Отчего же я не защищаюсь?
Я могу застрелить эту связистку. Что же мешает мне это сделать?
Нет у меня той внутренней силы, какая пылает в лице ее!"
Шиков вдруг почувствовал одно-единственное желание - чтобы скорее все кончилось. Вот сейчас его разоружат и поведут как диверсанта и шпиона. Будут проклинать, бить, топтать!
Тусклое безразличие к жизни, которая ничем не порадовала его за то, что он пренебрег для нее смертью в бою, внезапно охватило Шикова. Чем вознаградила его жизнь за этот поступок? Ничего, кроме пустоты и скуки! Вот если бы такая полюбила!
Только теперь, пронизываемый этим чувством, Шиков постигал значение слов, которые всегда казались ему только словами. В них открывалось нечто такое, чего он раньше не понимал. Слова эти сулили счастье...
"Как рассказать ей это? Да у меня и слов таких нет. И не поверит она мне! - Шиков снова в ужасе представил себе сцену суда, - Нет, нет, мысленно кричал он, - я не шпион! Я вам покажу настоящего шпиона! А меня судите! Пусть меня отправят в штрафную роту. Я заслужу прощение, и, если суждено погибнуть, я отдам жизнь не так позорно, как сейчас!"
В сенях послышались шаги. В дверь постучали. Зина откинула крючок. Вошел комендантский патруль.
"Кто-то уже, видно, с черного хода сообщил!" - пронеслось в голове Шикова.
Зина, еще не окончательно справившись с волнением, сказала:
- Я задержала этого человека. Отправьте его со мной в комендатуру. Там я все расскажу!
- Ваши документы! - обратился лейтенант с повязкой на рукаве к Шикову.
Тот достал и протянул удостоверение личности.
Прочитав удостоверение, лейтенант с недоумением посмотрел на Шикова.
- В чем дело, товарищ младший лейтенант? - стараясь придать голосу суровую интонацию, спросил он.
Небрежно-покровительственным тоном, с беспечностью попавшего в скандальную историю гуляки, Шиков махнул рукой, как бы давая понять своим жестом, что это та самая история, в которой каждый может очутиться. Лейтенант должен его по-мужски понять.
Надо как-нибудь угомонить эту взбешенную ревностью бабенку!
- Ваши документы! - строго обратился лейтенант к Зине.
Зина извлекла из нагрудного кармана гимнастерки командировочное предписание. Лейтенант долго его разглядывал. Затем, пристально посмотрев на Зину, снова посмотрел удостоверение и размеренными движениями, словно он совершал священный обряд, сложил удостоверение вчетверо.
- Вы должны были вчера уехать! - сказал он. - Удостоверение просрочено! Пойдемте.
В голосе его, как показалось Зине, прозвучала оскорбительно-насмешливая нота.
- И вы, товарищ младший лейтенант, тоже! - добавил лейтенант Шикову.