Второе «дело врачей» раскручивалось в составе большого сфальсифицированного процесса, в который были вовлечены светила медицинской науки Плетнев, Казаков и Левин, обвиненные в медицинских «убийствах» Горького, Куйбышева и Менжинского; оно тоже не привлекло эксклюзивного внимания: «врачи-убийцы» просто затерялись в легионе «троцкистских бандитов».
И лишь в самом конце жизни, после очередного микроинсульта, в мозгу психически больного человека возникла исключительно плодотворная идея, заключавшаяся в объединении образа «врача-убийцы» с детально разработанным еще в Российской империи крупными филозопами типа Флоренского образом злокозненного еврея, пьющего человеческую кровь. Этот симбиоз сразу же обеспечил поддержку и энтузиазм миллионов, но вождь не успел насладиться триумфом и вскоре был обнаружен соратниками лежащим в моче и маринаде. А ожидавшие задуманного им спектакля советско-народные энтузиасты излили в эпистолярной форме свои глубокие разочарования. Говорят, что их письма, содержавшие искреннее возмущение и недоумение по поводу неожиданного для них прекращения увлекательного «процесса» продолжали поступать в «компетентные инстанции» еще несколько месяцев после кончины вождя народов.
Возвращаясь из года смерти товарища Сталина в год смерти Екатерины Семеновны Сванидзе, следует отметить, что после посещений и выступлений на разных социал-демократических заграничных сборищах статус товарища Кобы существенно повысился, в том числе, вероятно, и в охранительных заведениях. Товарищ Коба стал одной из весьма заметных фигур в местной социал-демократической шайке, что привлекло к нему внимание на самом высоком уровне местной же (кавказской) охранительной иерархии, и не исключено, что кое-кто из высших чинов охранительных «органов», постоянно конкурировавших друг с другом, стал искать подходы к новому авторитету в среде подпольной партийной братвы.
Сам товарищ Коба, зная, что его репутация за границей в комитете высока, стал менее осторожен в своих добровольных и вынужденных контактах со спецслужбами, так как полагал, что в какой-нибудь Цюрих, где он мысленно пребывал в обществе главных большевиков, порочащие его слухи не дойдут, а если и дойдут, то никто этим слухам не поверит, поскольку он уже в самых верхах «движения» лично известен. Наступила новая пора в его существовании, и о его дальнейших похождениях будет рассказано в следующей главе.
Глава VIII
Эпизод третий.
Ангел-хранитель
Эту главу мы начнем с середины — с письма всемирно известного полковника А. М. Еремина. Таинственные слухи о существовании полицейского документа, подтверждающего сотрудничество Сталина с охранкой, появилось в 30-х годах, но текст, считавшийся оригиналом этого документа, был передан американской прессе графиней А. Л. Толстой в середине 50-х, после смерти Сталина. Текст приводится ниже, по факсимильной публикации:
«М. В. Д. Заведующий Особым отделом Департамента полиции
12 июля 1913 г. № 2898.
Начальнику Енисейского охранного отделения
А. Ф. Железнякову.
Совершенно секретно.
Лично.
Милостивый государь Алексей Федорович!
Административно-высланный в Туруханский Край Иосиф Виссарионович Джугашвили-Сталин, будучи арестован в 1906 году, дал Начальнику Тифлисского Г. Ж. Управления ценные агентурные сведения.
В 1908 году Н-к Бакинского Охранного Отделения получает от Сталина ряд сведений, а затем, по прибытии Сталина в Петербург, Сталин становится агентом Петербургского Охранного Отделения.
Работа Сталина отличалась точностью, но была отрывочная.
После избрания Сталина в Центральный Комитет Партии в г. Праге, Сталин, по возвращении в Петербург, стал в явную оппозицию Правительству и совершенно прекратил связь с Охраной.
Сообщаю, Милостивый Государь, об изложенном на предмет личных соображений при ведении Вами розыскной работы.
Примите уверение в совершенном к Вам почтении.
Подпись: Еремин».