Траектория жизни. Между вчера и завтра

Настроение было отвратительное. И я не ошибся в своих предчувствиях. Эти полтора года до запуска Гагарина были не только самыми счастливыми, но и, может быть, самыми тяжелыми в моей жизни. Рязанов, где только мог, лягал нас. Выискивал небрежность, нелогичность, ошибки в проектных материалах, выпускаемых нашим сектором. Умный и въедливый инженер, он испортил мне много крови.

Зачем С.П. поступил так? Кто подал ему эту хитрую мысль. Кто-то из моих товарищей высказал предположение, что это дело рук Максимова, который до этого подчинялся Рязанову. Хотя подчинение это, как и у меня впоследствии, было формальным, но подписывать выпускаемые проектные материалы ему все же приходилось у Рязанова. Он мог сплавить мне своего «любимого» начальника. Но мне кажется, что Королев сделал это целенаправленно: наверное, слишком бросался в глаза избыток у меня самоуверенности, ему было важно, чтобы я не пошел вразнос, чтобы «служба солдату не показалась медом», чтобы было кому по должности оппонировать мне, причем «сверху». Тихонравов для этого не подходил — руководствовался только интересами дела, ну поупрямится иногда, но практически всегда поддерживал нас. Как ни обидно (нечестно все же это было), но боюсь, что Королев был прав — этот «слоеный пирог» в данной ситуации, может быть, и пошел на пользу. И Рязанов своими постоянными (и заведомо ожидаемыми) придирками заставлял нас работать собраннее, жестче и в конце концов результативнее.

Через некоторое время уехал на полигон и С.П. Я занимался текущими делами, в том числе и подготовкой проекта по пилотируемому варианту корабля. Но, хоть был и возмущен, решил, что под лежачий камень вода не течет, поговорил с Тихонравовым, посмеялись, выписал командировку и поехал на полигон (а в КБ тогда был жесткий порядок: на полигон — только с разрешения Королева). Увидел он меня на полигоне, по лицу скользнула ехидная ухмылка и сделал вид, что все так и надо (а может быть, ему Тихонравов позвонил уже после моего отлета?).

Корабль был подготовлен и запущен 15 мая 1960 года. Вышел корабль на орбиту и летал хорошо, команды принимал и выполнял, передавая на Землю, казалось, вполне успокоительную телеметрию в течение четырех дней.

Я вернулся с космодрома в Москву. Начали работать в Центре управления полетом, тогда разместившемся в НИИ-4. И вдруг на четвертый день с полигона пришла телеграмма: «…в последние сутки отказал инфракрасный датчик системы ориентации, и спустить на нем корабль невозможно»! Я побежал с ведущим разработчиком системы ориентации «Востока» Башкиным еще раз просмотреть телеметрию за прошедшие четыре дня. Сигнал с инфракрасного датчика действительно какой-то мутный, но изменений сигнала по сравнению с первым днем в работе датчика не обнаружили. И послали ответ: все в порядке, изменений в телеметрии за последние сутки никаких нет и будем спускать корабль с помощью инфракрасного датчика. Решение достаточно неосторожное, но ведь корабль все равно до Земли не долетит! Запустили по радио программу спуска, включился тормозной двигатель, но корабль, вместо того чтобы пойти на снижение, ушел на более высокую орбиту. Ориентация перед спуском была неправильной! Оказывается, телеметрия системы ориентации уже три дня действительно без изменений показывала… ее отказ. Сигнал, похожий на возможный, был только на первых двух витках. Но мы в этом не разобрались. А ведь у нас была в резерве еще система солнечной ориентации. Воспользуйся мы ею, не загнали бы корабль вверх вместо спуска, не стали бы предметом заспинных насмешек. Я до сих пор расстраиваюсь, когда вспоминаю этот случай: самые больные воспоминания — это воспоминания о собственной глупости.

Королев делал вид, что все в порядке, и даже якобы обрадовался, увидев в этом случае доказательство будущих возможностей переводить корабли на другие орбиты, то есть маневрировать: успокаивал начальство.