Трагедии моря

Пока местные жители или европейцы убивали их только для того, чтобы прокормиться, это не отражалось заметно на их популяциях. Однако, поскольку крупных китов становилось все меньше, цепкий и расчетливый взгляд дельцов неизбежно привлекали мелкие киты.

Коммерческий промысел морских свиней ради добычи жира начался в районе мыса Хаттерас, по-видимому, еще в 1780 году. С этого времени все больше и больше жителей побережья нападали с небольших лодок на стаи морских свиней, поливая их огнем из гладкоствольных ружей. Процент добычи был крайне низок — одно из каждого десятка или дюжины попадавших под обстрел животных, но их было так много, что даже при столь колоссальных потерях охота на них считалась выгодным делом.

К 1820-м годам уже сотни рыбопромысловых общин от Северной и Южной Каролин до Лабрадора занимались «ловом» морских свиней, часто в дополнение к рыбному промыслу. А в ряде мест этот промысел стал основным. Так, в установленные у Кейп-Кода и Гранд-Манана сети ежегодно попадались тысячи этих животных; еще больше погибали, когда, преследуемые небольшими лодками, они целыми стаями выбрасывались на берег, где их насмерть забивали копьями, чтобы содрать с них тонкий слой жира и отправить его на перетопку.

История развития промысла морских свиней у северных берегов залива Св. Лаврентия в XIX веке характерна для всего северо-восточного побережья. К 1870-м годам на каждом из двенадцати главных мест лова сетными орудиями в заливе добывали от 500 до 1000 морских свиней в год. Кроме того, промыслом занимались многие индивидуальные рыбаки. Наполеон Комо оставил нам описание того, как это делалось в 1880-х годах: «Два добрых молодца в лодке, вооруженных первоклассными ружьями, могли за сезон при благоприятной погоде добыть их от 50 до 100 штук. Жир морских свиней шел по 75–80 центов за галлон. Сдирали лишь подкожное сало, а туши выбрасывали. Они запакостили весь берег, распространяя неописуемое зловоние».

Бойня продолжалась до начала XX века, и прибрежные стада морских свиней могли бы вскоре исчезнуть, если бы дешевая нефть, буквально хлынувшая в страну в первые десятилетия нового века, не подорвала цену на ворвань.

К 1914 году коммерческий промысел почти полностью прекратился, но рыбаки и по сей день продолжают убивать морских свиней, полагая, что они не только являются их конкурентами в рыбной ловле, но и портят орудия лова[106]

. Кроме того, в последние годы ежегодно уничтожается до 2000 морских свиней и других дельфинов, считающихся ненужным приловом в дрифтерном промысле лосося в Атлантике и в промысле макрели в заливе Св. Лаврентия. Сотни гибнут в ставных сетях и сетных ловушках для лова трески. И еще сотни погибают от огнестрельных ран, наносимых «спортсменами», которые преследуют животных на быстроходных катерах, чтобы, по словам одного такого «спортсмена», «получить удовольствие от хорошей тренировочной стрельбы по движущимся мишеням и заодно разделаться с хищниками».

За последние тридцать лет мне очень редко попадались живые морские свиньи, зато я часто находил их продырявленные пулями трупы на берегах залива Св. Лаврентия и Новой Шотландии. Особенно памятен мне один летний вечер на внешнем рейде острова Микелон архипелага Сен-Пьер к юго-востоку от Ньюфаундленда. Я в одиночестве нес якорную вахту на своей шхуне у рыбацкого причала. Тепло от заходящего солнца нагрело мне спину, и я решил раздеться и немного поплавать. Вода оказалась прохладной, и я уже было повернул назад, как вдруг мористее появились какие-то воронки, которые прочно завладели моим вниманием. Прямо на меня, рассекая подсвеченную закатом розоватую воду, стремительно неслись, выстроившись в одну линию, два десятка кривых, как турецкая сабля, спинных плавников.

Парализованный от страха при мысли, что атакован акулами, я замер в воде, глядя на приближающиеся живые торпеды. Еще мгновение — и вот они уже поочередно проносятся с обеих сторон так близко от меня, что мне кажется, я чувствую прикосновение их гладких, лоснящихся тел.

Тут я понял, кто они такие, распознав в них морских свиней по мордам и характерным для дельфинов почти черным спинам и белым бокам. Страх покинул меня, и я с интересом ждал, что будет дальше. Описав круг, стая вернулась, не сбавляя скорости хода. На этот раз вожак, целиком выскочив из воды, словно огромный снаряд, пронесся дугой над моей головой, а его (или ее) ведомые повторно пронеслись у меня с боков. После этого они исчезли. Я поплыл обратно к голове пирса и оставался там до самой темноты, но они так и не вернулись. Как сказали бы моряки, они подняли сигнал — и ушли.