Трагедии. Сонеты

Первый могильщик. А так, что никто не заметит. Там все такие же сумасшедшие.

Гамлет. Каким образом он помешался?

Первый могильщик. Говорят, весьма странным.

Гамлет. Каким же именно?

Первый могильщик. А таким, что взял и потерял рассудок.

Гамлет. Да, но на какой почве?

Первый могильщик. Да все на той же, на нашей датской. Я здесь тридцать лет при погосте, с малолетства.

Гамлет. Много ли пролежит человек в земле, пока не сгниет?

Первый могильщик. Да как сказать. Если он не протухнет заживо, — сейчас пошел такой покойник, что едва дотягивает до похорон, — то лет восемь-девять продержится. Кожевник, этот все девять с верностью.

Гамлет. Отчего же этот дольше других?

Первый могильщик. А видите, сударь, шкура-то у него так выдублена промыслом, что долго устоит против воды. А вода, будь вам ведомо, самый первый враг для вашего брата покойника, как помрете. Вот, например, еще череп. Этот череп пролежал в земле двадцать три года.

Гамлет. Чей он?

Первый могильщик. Одного шалопая окаянного, лучше не говорить. Чей бы вы думали?

Гамлет. Не знаю.

Первый могильщик. Чтоб ему пусто было, до чего это был чумовой сорванец! Бутылку ренского вылил мне раз на голову, что вы скажете. Этот череп, сэр, это череп Иорика, королевского скомороха.

Гамлет. Этот?

Первый могильщик. Этот самый.

Гамлет. Дай взгляну.

(Берет череп в руки.)

«Гамлет», акт пятый

Б. Дехтерев

Бедняга Иорик! — Я знал его, Горацио. Это был человек бесконечного остроумия, неистощимый на выдумки. Он тысячу раз таскал меня на спине. А теперь это само отвращение и тошнотой подступает к горлу. Здесь должны были двигаться губы, которые я целовал не знаю сколько раз. — Где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки, твои куплеты? Где взрывы твоего заразительного веселья, когда со смеху покатывался весь стол? Ничего в запасе, чтоб позубоскалить над собственной беззубостью? Полное расслабленье? Ну-ка, ступай в будуар великосветской женщины и скажи ей, какою она будет, несмотря на румяна в дюйм толщиною. Попробуй рассмешить ее этим пророчеством. — Скажи мне одну вещь, Горацио.

Горацио. Что именно, принц?

Гамлет. Как ты думаешь: Александр Македонский представлял в земле такое же зрелище?

Горацио. Да, в точности.

Гамлет

. И так же вонял? Фу!

(Кладет череп наземь.)

Горацио. Да, в точности, милорд.

Гамлет. До какого убожества можно опуститься, Горацио! Что мешает вообразить судьбу Александрова праха шаг за шагом, вплоть до последнего, когда он идет на затычку бочки?

Горацио. Это значило бы смотреть на вещи слишком предвзято.

Гамлет. Ничуть не бывало. Напротив, это значило бы почтительно следовать за предметом, подчиняясь вероятности. Примерно так: Александр умер, Александра похоронили, Александр стал прахом, прах — земля, из земли добывают глину. Почему глине, в которую он обратился, не оказаться в обмазке пивной бочки?

Истлевшим Цезарем от стужиЗаделывают дом снаружи.Пред кем весь мир лежал в пыли,Торчит затычкою в щели.Но тише! Станем дальше! Вон король.

Входит шествие со священником во главе, за которым следует тело Офелии, Лаэрт, провожатые, король, королева и их свита.

Вон королева. Двор. Кого хоронят?Как искажен порядок! Это знак,

Что мы на проводах самоубийцы.Какой-то знатный. Станем в сторонеИ поглядим.

(Отходит с Горацио в сторону.)

Лаэрт

Что вы добавите из службы?

Гамлет

Вот благородный юноша Лаэрт.

Лаэрт

Что вы еще намерены добавить?

Священник

В предписанных границах свой уставМы уж и так расширили. КончинаЕе темна и, не вмешайся власть,

Лежать бы ей в неосвященном местеДо гласа трубного. Взамен молитвЕе сопровождал бы град каменьев[63].А ей на гроб возложены венки,И шли за нею с колокольным звономДо изгороди.

Лаэрт

Значит, это все,Что в вашей власти?

Священник

Да, мы отслужили.Мы осквернили бы святой обряд,Когда б над нею реквием пропели,Как над другими.

Лаэрт