Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века

В послевоенных мемуарах русские офицеры не жалели сил на изобличение вероломства местных жителей, обвиняя их в нарушениях правил войны. Например, начальник 1-й кавалерийской дивизии (1-я армия) генерал В. И. Гурко писал: «С первых дней кампании нам стало ясно, что противник использует для сбора разведывательной информации все мыслимые способы <…> Вступив на германскую территорию, мы очень скоро обнаружили, что враг использует для сбора информации местных жителей, в первую очередь – мальчишек школьного возраста, которые во время движения наших частей появлялись на велосипедах у них перед фронтом и на флангах. Первое время мы не обращали на них внимания – до тех пор, пока обстоятельства совершенно ясно не показали нам, ради чего раскатывают вокруг нас эти велосипедисты. Тогда мы были вынуждены отдать приказ открывать по юным самокатчикам огонь. Метод передачи информации о наших перемещениях при помощи поджогов я уже упоминал. Несколько раз мы ловили германских солдат, переодетых крестьянами или даже женщинами»[97].

Нередко немецкие разведчики действовали под видом мирных граждан. Так, полковник В. Е. Желондковский (офицер 1-й батареи 6-й артиллерийской бригады XV корпуса 2-й армии) писал о том, как сразу же после перехода границы командир батареи пришел в ярость: «“Что за безобразие, какие-то немцы шляются вдоль колонны. Наверное, считают пушки и солдат. Разведчики, гоните их от колонны. Пошли вон отсюда”. Оба немца побежали в сторону прямо по целине, закрывая руками головы от сыпавшихся на них ударов нагаек. Через несколько шагов отошедший в картофельное поле солдат нашел 2 велосипеда, а около них 2 винтовки и патроны в сумках. “Вот видите, что это за немцы и почему мы их не арестовали”, – сокрушался мой командир»[98]. Это еще больше размывало границу между комбатантами и некомбатантами, подталкивая русских к поиску действенных ответных мер.

О согласованности действий местного населения и немецких войск свидетельствовал начальник 29-й пехотной дивизии (1-я армия) А. Н. Розеншильд-Паулин. В д. Поппендорф (близ р. Деймы) 27 (14) августа разместился штаб его дивизии: «Часть жителей дер. Поппендорфа и окрестных деревень остались на местах и, как все говорили, занимались шпионажем, сигнализацией и вообще были очень подозрительны. В одной из деревень близ самой позиции поймали собаку, у которой под шерстью была намотана телефонная проволока. В ночь с 17 на 18 августа, когда немцы бомбардировали нашу позицию, за самым расположением штаба дивизии внезапно загорелся огромный стог сена и в направлении к нему пошли усиленные разрывы тяжелых снарядов»[99]

. О схожем вспоминал генерал В. А. Слюсаренко, начальник 43-й пехотной дивизии (левый фланг 1-й армии): «Посреди этого густого, высокого соснового леса мы неожиданно натыкаемся на штабеля дров, кем-то только что подожженные. Никого из людей вблизи не видно.

Я быстро соображаю, что дрова подожжены немцем-лесником и что это “дымовой маяк”, указывающий на появление здесь русских войск»[100].

В итоге, как подметил живший в Инстербурге О. Хаген, «повсюду русским чудились предательство, саботаж и шпионаж»[101], правда, как видно из описанного выше, ситуация была достаточно сложной: в условиях маневренной войны русские военные сталкивались с многочисленными фактами враждебности, не имея возможности в полной мере разобраться с тем, кто и в какой степени несет ответственность за них. К этому обстоятельству русская армия была не готова, размывание границ между комбатантами и некомбатантами вызывало не просто раздражение, но и заставляло сделать вывод о том, что мирные граждане нарушают принципы и обычаи ведения войны. А предложенный Конвенцией 1907 г. квалифицирующий признак «открытое ношение оружия» в реальной обстановке мало чем мог помочь. Потому на фоне активных боевых действий требовалось самостоятельно искать действенные меры. Генерал П. К. фон Ренненкампф предписывал сжигать селения, откуда стреляют по войскам. Так, 25 (12) августа он сообщал в штаб фронта, что «<…> поступают редкие донесения об одиночных выстрелах из селений по войскам. Все селения, откуда стреляют, сжигаются, о чем население оповещено»[102]

. Однако это не предполагало уничтожение деревень вместе с их обитателями. А когда 7 сентября (25 августа) в самом Инстербурге прозвучал некий выстрел, он отдал грозный приказ: «Прогремит выстрел из какого-либо дома – будет сожжен дом; прогремит еще один выстрел – будут сожжены все дома на улице; прогремит третий выстрел – будет сожжен весь город»[103].

Более системно предполагал действовать командующий 2-й армией А. В. Самсонов, который 25 (12) августа распорядился: «Ввиду того, что население Восточной Пруссии вооружено и встречает войска огнем, наложите контрибуцию по вашему усмотрению на все города, занятые нами. Возьмите заложников, отправьте в ближайшую нашу крепость. Мародеров предавайте суду и при попытке бежать расстреливайте. Объявите жителям, что захваченные с оружием или при порче телеграфов будут повешены»[104].