Это первое, что бросается мне в глаза, тот факт, что обычно серебристый ореол вокруг ее лица такого же темного цвета, как и у меня. В ее глазах также присутствует некая невинность, которая делает очевидным, что я попал в ее воспоминания, события, которые произошли задолго до того, как она была захвачена Сопротивлением.
Что-то важное меняется внутри меня.
То, в чем я никогда больше не смогу сомневаться, потому что это чувство безопасности просачивается в мои кости, согревая меня изнутри. Неважно, как сильно мой разум хотел бы воспротивиться этому, подвергнуть сомнению и проделать в этом дыры, с душевной связью не поспоришь.
Сейчас она ничего не могла скрыть от меня, как бы ни старалась, и все, что я могу чувствовать, это то, насколько она мне подходит. Создана для меня. Словно мы были высечены из одного камня и разделены, чтобы ходить по земле в поисках друг друга. Все чувства, за которые я ненавидел своего брата и лучшего друга, все они разом захлестывают меня.
Я не знаю, что делать с ними, поэтому сосредоточиваюсь на том, что могу извлечь из этого воспоминания.
Олеандр плачет.
Это слезы злости, из тех, когда внутри тебя бурлит разочарование, и, не имея другого выхода, единственным способом выпустить его наружу становятся беззвучные потоки соленой влаги по щекам. Она не произносит ни слова, хотя женщина, сидящая в машине рядом с ней, пытается с ней заговорить. Очевидно, что это ее мать: с какой нежностью она гладит Олеандр по щеке, с каким теплом и лаской, совершенно чуждыми мне.
Олеандр не вздрагивает и не уклоняется от проявления привязанности, хотя я могу сказать, что ее недовольство направлено непосредственно на мать. Что-то случилось, чтобы они все оказались в этой машине, что впоследствии разбило сердце моей Связной.
Защитный порыв в моем нутре — чужд мне и вызывает глубокую тревогу.
Все мужчины, сидящие в машине, напряжены. Они окружают Олеандр и ее мать защитным кольцом, каждый из них постоянно бросает взгляды в их сторону, как бы проверяя, как они. Именно так выглядит настоящая группа Привязанных, здоровая и любящая.
Однако что-то здесь не так.
Водитель частенько поглядывает в зеркало заднего вида, как будто высматривает, не следует ли кто-либо за ними, а мужчина на пассажирском сиденье с ноутбуком на коленях едва ли концентрируется на данных и финансах перед ним. Его взгляд продолжает блуждать где-то между дорогой перед нами и боковыми зеркалами. Все они сидят как на иголках, словно готовясь к нападению.
Олеандр не замечает опасности, в которой они находятся. Я никогда не спрашивал ее, когда ее узы активизировались и начали говорить с ней, и Норт никогда не упоминал об этом, но очевидно, что сейчас их нет здесь, в машине, с нами.
Олеандр была бы готова к удару внедорожника в бок машины, если бы это было так.
Ее крик эхом отдается в моем сознании, и мне больше не нужен шепот моих влюбленных уз, чтобы понять, что это поистине душераздирающий звук.
Я уже знал, что ее мать и отцы погибли в автокатастрофе, организованной Сопротивлением, так что это не является для меня чем-то шокирующим.
А вот узы Олеандр, проявляющиеся и вырывающие души у всех в радиусе десяти миль, включая всю ее семью, — это да.
* * *
В палатке жарко.
Воздух влажный, пот стекает по лицу Олеандр, когда она безучастно смотрит на окружающие ее холщовые стены. Она прикована к стулу техническими наручниками — такими, что при попытке освободиться по всему телу пройдет вольт электричества. Я уже видел останки заключенных, умерших таким образом, и этого достаточно, чтобы вывернуть даже самый крепкий желудок.
Сейчас она немного старше, чем была в машине, прошел по крайней мере год, и серебро ее волос мне более знакомо, хотя они немного темнее, более серые, чем белесый оттенок девушки, которую я теперь знаю как свою Связную.
Чем больше я погружаюсь в ее воспоминаний, тем меньше могу называть ее другим словом. Тем словом, от которого у меня сводит живот и паника бежит по венам, как самый худший вид наркотика. Чем больше ее осколков отдается моей упрямой и недостойной душе, тем больше я чувствую, что поворачиваюсь к ней и поддаюсь ее зову.
Это не так страшно, как казалось раньше.
Все еще есть часть меня, которая этого не хочет, которая никогда этого не захочет, но я чувствую сдвиг внутри себя. Я не заслуживаю Привязанной. Не заслуживаю того, кому суждено быть со мной, любить меня, желать мне самого лучшего и строить со мной жизнь. Я никогда не смогу полностью отдаться кому-то так же, и никто не должен быть обременен моим уровнем сломленности, грязи и дикости.
И меньше всего эта молодая девушка со стальным хребтом и сердцем, которое не сдается, даже когда его бьют и разрывают на части мои собственные раны.
Мы находимся в этой жаркой палатке вместе уже целую вечность, пот все еще стекает по ее лицу. Ее воспоминания проникают в мое сознание, пока я впитываю каждую скучную секунду этого момента, который является одним из ее худших, хотя я не понимаю почему.
Затем начинаются крики.