Трагические судьбы

Главное невезенье Стрельцова в том, что он как нельзя более кстати пригодился для серьезной воспитательной кампании. Никите Сергеевичу Хрущеву в тот же день доложили о случае на станции «Правда». Утверждают, что первый секретарь ЦК, когда ему сообщили, что есть такое заявление от Марины Л., в котором она утверждает, что изнасилована Стрельцовым, он топал ногами, стучал кулаком по столу и произнес приговор: «Посадить, и надолго!» Стоит ли укорять Никиту Сергеевича в том, что он сам грубо нарушил советские законы, откровенно вмешался в дела правосудия, которые ему ни по уставу КПСС, ни по Конституции СССР не были подведомственны? Нет, не стоит, потому что тогда мнения и желания партийного босса были и законом, и конституцией.

Хрущев стукнул кулаком по столу — и ниже на всех ступеньках взяли под козырек, метнулись холуйски исполнять приказ. Спортивное начальство, узнав о реакции Хрущева, перепугалось до икоты и открестилось от Стрельцова: знать не знаем такого футболиста. Заводское начальство («Торпедо» считалось командой ЗИЛа) тоже не полезло на рожон, наоборот, шумную кампанию осуждения по цехам организовало. Правда, без особого успеха, более того, рабочие собирали подписи в защиту Стрельцова и слали письма Хрущеву и генеральному прокурору Руденко… Бесполезно.

Нужно иметь в виду: крутой поворот судьбы Эдуарда Стрельцова был предопределен, подвернулся удобный случай рассчитаться с неподконтрольным и не уважающим власть талантом. И административная машина равнодушно наехала на футбольного гения, невзирая на смягчающие вину факты и не считаясь с конкретными обстоятельствами происшедшего на карахановской даче. Стрельцов стал очередным объектом в серии масштабных проработок, которые власть время от времени предпринимала, так сказать, в воспитательных целях. В 1948 году отыгрались на Ахматовой и Зощенко. Потом «Ленинградское дело». В начале 50-х — дело врачей. В 1958-м настала очередь спортсмена. Потом отработали кампанию против Пастернака. С визгом раздолбали художников-авангардистов. Шли проработки художников, артистов, писателей. А валютное дело Рокотова и Файбышенко, приговоренных к расстрелу, к чему было так широко распропагандировано? В назидание инициативным и предприимчивым: не сметь высовываться!

На примере Стрельцова власть получила исключительную возможность показать спортсменам, что им позволялось, а что нет. На собраниях, которые состоялись во всех сборных командах, во всех коллективах физкультуры, в головы вбивалась одна простая мысль: такие, как Стрельцов, — несмываемое позорное пятно на чистом знамени советского спорта, поэтому с такими, как Стрельцов, будет вестись решительная и жестокая борьба. Как сказал врач Белаковский, «снисхождения к Стрельцову не было, потому что, если говорить высокопарным языком, речь шла о чести страны».

Ну, если действительно забрались в такие высокопарные выси, то Стрельцов был обречен.

Хрущев, человек простой, искренний, но необразованный, был убежден в своем праве вести огромную страну к вершинам совершенства. Но этому мешают «отщепенцы», «пидарасы», «грязные свиньи в чистом советском огороде». О Пастернаке так говорил, об Эрнсте Неизвестном, а тут какой-то мальчишка, мяч ногами пинал — и зазнался… Потому: «Посадить, и надолго!»

Народ, естественно, не знал про эти хитросплетения. Он был уверен, что Эдик пострадал потому, что соблазнил дочку высокопоставленной персоны. Со скоростью света по стране распространилась молва, согласно которой местом действия была дача крупного партийного деятеля, а пострадавшей — дочь французского посла. А еще популярен был миф (это я сам слышал неоднократно), что попался Стрельцов из-за дочери Фурцевой, на тот момент первого секретаря московского горкома партии. Будто эта видная партийная дама спала и видела, как бы выдать дочь за знаменитого футболиста, а когда осенью 1956 года на приеме в честь победителей-олимпийцев робко заговорила с ним об этом, хмельной молодой форвард будто бы ответил: «Я свою Алку ни на кого не променяю…» Это Стрельцов говорил о своей жене-красавице.