Трагические судьбы

«Если ребята приехали с юга, попроси от моего имени мячик…

За мячик большое спасибо. Он мне очень скоро пригодится. У меня будет два мяча. Правда, первый старенький пооббился, но ничего…

Мама, мне уже стыдно просить, но здесь ни одного мяча нет, а иногда хочется постукать…

У меня к тебе просьба. Узнай у Алексея Ивановича Рогатина или Иноземцева, могут ли они достать еще мяч. Этот мяч хотят приобрести солдаты, которые нас охраняют…

Попроси Бориса Павловича, если удобно, пускай возьмет в «Торпедо» лыжный костюм и привезет мне в обмен, а то я этот весь в футбол потрепал…»

Ходили легенды, что лагерные урки и уголовные авторитеты покровительствовали Стрельцову, берегли его. Не так все. Уголовничкам было по барабану, что им выпало счастье мотать срок рядом с великим футболистом. Будь ты хоть Пеле, хоть сам Марадона, а если не чтишь уголовные правила, то заставят — такой закон. На Стрельцова в зоне науськали шестерку, он врезал ему — а по лагерным правилам это было оскорблением уголовной элиты со стороны мужика, который для братвы был никем. Стрельцов ударил

шестерку, а оскорбил уголовного авторитета, который этому конкретному малолетке покровительствовал. Правда, малолетке было 18 лет.

И отметелили Стрельцова ночью так, что, когда доставили его в тюремную больницу, доктор сказал санитарам: «В морг, после такого не выживают». Диагноз был страшный: «Заключенный Стрельцов поступил в лазарет с множественными ушибами тела. Удары были нанесены в области пояснично-крестцового отдела, грудной клетки, головы и рук». Удары, констатируется в истории болезни, «наносились твердыми предметами, предположительно обрезками железных труб и каблуками сапог». Случилось это в Ветлаге, в лагерном поселке Лесной. Но молодой мощный организм справился, отлежался Стрельцов в лагерной больничке, залечил раны (начальник лагеря сочувствовал ему), потом перевели его на другой лагпункт…

Навещала его в лагере мать, некоторые друзья. Виктор Шустиков вспоминает об одной такой поездке: «Когда мы приехали, а Эдик уже, кажется, года два отсидел, то он уже себя там нормально чувствовал, видно, привык. Сначала мы с ним поговорили, но недолго, он меня обо одном просил: помогите с мячиком и майкой. А потом мать напротив него садится, и начинается у них разговор. С матерью Эдик очень долго говорил. О чем — не знаю, но очень подолгу они разговаривали».

Шустиков, кстати, был одним из тех, кто предложил материально помогать Стрельцову в заключении. В команде решили так: при выплатах премии за победу или по какому другому случаю отчислять деньги Эдику. Половину суммы отдавали Софье Фроловне, половину отсылали Стрельцову. Посылки с едой отправляли в лагерь также болельщики. Он получал от них и письма поддержки.

Стрельцову представлялось, что нет ничего тяжелее лосоповала. Но когда его перевели в лагерь, находившийся в подмосковной Электростали, Ветлаг ему показался курортом. Начальник зоны по прибытии Стрельцова вызвал его к себе, полистал сопроводительные документы, сказал: «Нападающий «Торпедо»? Олимпийский чемпион? Мне футбол не нужен. С меня спрашивают план. На завод!». А ради плана не обращали внимания на такую ерунду, как здоровье. Тем более, если это здоровье заключенных. Заключенные красили изделия из краскопультов — без респираторов, без защитных очков. Совсем худо стало, когда Стрельцова перевели на шлифовку пескоструйными аппаратами. Через полгода силикоз легких обеспечен. Свободным рабочим, занятым на вредном производстве, выдавали молоко, на заключенных эта профилактическая мера не распространялась. Эдик все же пытался поддерживать себя в спортивной форме: делал зарядку, пробежки, возился с мячом.

И совсем страшные испытания выпали на долю Стрельцова, когда его перевели на шахту в Тульской области. Добывали заключенные кварц. Каторга. Чтобы угробить здоровье — самое походящее место. Стрельцов прошел и через этот ад.

О футболе на шахте пришлось начисто забыть. Он пишет матери: «Мама, задержался с ответом в связи с переводом в новый лагерь. Теперь нахожусь на 45-й, а не на 41-й шахте. В футбол мне запретили тренироваться, отобрали мяч. И, наверное, эти пять месяцев мне не придется до мяча дотронуться. Чувствую себя ничего, пока знакомлюсь в лагере. Мама: попроси Алексея Георгиевича, чтобы он переговорил с генерал-майором Хлопковым, возможно, разрешат мне тренироваться…»