Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2016 Январь-Июнь

Миколас Слуцкис — очень интересный автор. Экранизация его романа «Чужие страсти» (наверное, это самый известный фильм Стрейча, наряду с «Театром») — это очень здорово было сделано. Я уж не говорю о том, что это и роман хороший. А Гурам Панджикидзе, замечательный грузинский автор «Спирали»? Тут приходил вопрос об Анаре. Ну а что, Анар плохо писал, что ли? А «Контакт» какая вещь? А Максуд Ибрагимбеков? Ну, Рустам, конечно, более известен как сценарист, но старший брат его, Максуд… «За всё хорошее — смерть» или «И не было лучше брата», или «Кто поедет в Трускавец?» — это очень достойная городская проза семидесятых годов. Я уже не говорю про Василия Владимировича Быкова, который был ну просто великим писателем. Или замечательный поэт Алесь Рязанов, если говорить о Белоруссии. Украинская культура чувствовала себя недурно. Хотя постоянно сейчас раздаются голоса, что «большой брат всех угнетал», что «когда в Москве стригли ногти, в провинции рубили пальцы», но угнетали ведь и русских художников. Тем не менее, такое явление, как Параджанов, стало возможным благодаря студии Довженко. Много всего. Да, были великолепные авторы, я считаю.

И потом — вечный вопрос с Гамзатовым. Гамзатов, как вы знаете, в силу особенностей дагестанской поэзии писал не в рифму, поэтому наиболее адекватен, наверное, перевод Якова Козловского его поэмы «Омарла Батырай», которую читать практически невозможно. Но, в конце концов, то, что Гамзатов был крупным поэтом — об этом можно судить даже по подстрочникам. Конечно, его гениально переводил Солоухин. Конечно, поэма «Сказание о Хочбаре» — это подвиг переводчика, она очень здорово сделана. Кстати, он там много сделал для того, чтобы приблизиться к передаче размера. Я многое помню из этой поэмы:

Будь счастлив и ты, незнакомец. Скажи там отцу и матери…

[Что дочка благополучна, спасибо им и привет]

За то, что меня взлелеяли, за то, что меня просватали,

За то, что отдали в рабство в самом расцвете лет.

Нет, это была прекрасная поэма, она сильное впечатление производила. В общем, Гамзатов, как к нему ни относись, — это настоящий лирик.

Поэтому моё отношение к национальным культурам очень простое: если вы хотите сплотить страну, должны между собой дружить художники — и тогда всё остальное удержится. Я думаю, что надо строить, так сказать, не культовые учреждения, не мавзолеи и не памятники, а надо строить просто научные институты. И мне кажется, что довольно долго удерживались диаспоры от раздоров благодаря деятелям культуры. Я очень хорошо помню, как Инесса Туманян на ступеньках Московского дома кино обнялась с Рустамом Ибрагимбековым — армянка с азербайджанцем — в момент обострения карабахского конфликта, и она сказала: «Неужели мы с тобой позволим себя в это вовлечь?» И не позволили. И это было прекрасно. Я абсолютно уверен, что если бы художников было бы больше и они крепче дружили, Советский Союз имел бы шансы уцелеть, безусловно.

«У каждого героя «Войны и мира», — спрашивает Андрей, — своя война. Для Тушина это спектакль, — нет, не согласен, — для Ростова — азартная охота, — тоже не согласен, — для Долохова — риск. Значит ли это, что для Толстого война — явление, раскрывающее натуру человека?»

Нет, оно не раскрывает его натуру. Понимаете, натуру человека раскрывает всё — и война, и мир. Для Толстого, я боюсь, что война — это такая парадоксальная вещь. Как он пишет, «это противное разуму человеческому и совести человеческой дело», но оно как побочный эффект создаёт иногда ту скрытую теплоту патриотизма, которая формирует нацию. Это не единственный способ сформировать нацию (по Толстому), он описывает только один конкретный эпизод — войну 1805–1812 годов. Но, безусловно, для Толстого война имеет значение лишь как способ нацию сцементировать.

А мы вернёмся через три минуты.

РЕКЛАМА

Д. Быков― Продолжается программа «Один».

«С недоумением прочёл роман «Санин». Почему мерзавцу в этой книге никто не может дать сдачи?»