Читаем Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2016 Январь-Июнь полностью

Что касается Ричарда Баха. Понимаете, Саша, я при всём желании не могу себя заставить любить «Чайку по имени Джонатан Ливингстон». Мне кажется, что эта вещь какая-то ужасно фальшивая и полная общих фраз. Мне и «Маленький принц» не очень нравится, о котором когда-то Александр Мелихов написал исчерпывающе разоблачительную статью для нашего журнала «Что читать?», доказав, что это высокопарная пошлость (при всём таланте Экзюпери), это самое слабое его произведений, и естественным образом оно стало самым знаменитым.

Герман Гессе тоже мне не представляется особо сильным писателем. Я люблю «Игру в бисер» более или менее, но мне совсем не нравится «[Степной] волк». И мне кажется, что люди, любящие «Волка», — как бы вам сказать, это люди довольно понтистые и такие тоже демоны. Мне кажется, что Гессе немножко неправильно у нас понимался. Люди, которые его любили читать в XX веке, — это люди, которые не очень его понимали, но с его помощью повышали свою самооценку. Но в любом случае, Саша, спасибо вам за этот вопрос и за то, что нас слушают в Славянске.

«Ваше мнение о прозе Руслана Киреева, особенно о его «севастопольском [светопольском] цикле»? Повесть «И тут мы расстанемся с ними» — одна из самых светлых и трогательных книг».

Я очень люблю Руслана Киреева, но не «севастопольский цикл»… то есть «светопольский», простите, не «светопольский цикл», а более поздние вещи — такие, как роман «Победитель», о котором в своё время Лев Аннинский написал замечательную статью, и меня это очень привлекло. Киреев — сильный прозаик. Последние его вещи исторические — про любовь, про муз, про великие любовные истории — мне тоже очень нравятся. Киреев в качестве редактора «Нового мира» много напечатал хорошей прозы. И «светопольский цикл» (ранний) тоже прелестный, потому что русская провинция очень мало знала таких певцов. Можно назвать, пожалуй, Лихоносова, Евгения Лукина, а по большому счёту их и нет. А вообще я к Кирееву действительно отношусь гораздо лучше, чем к Ричарду Баху.

«Можно ли «передать факел» от ваших с Ефремовым «Гражданина поэта» и «Господина хорошего» к моему и моих друзей «Гражданину Гадюкину»?»

Нет, Алекс, невозможно. Пусть ваш «Гражданин Гадюкин» существует сам по себе, а мы никому «факела не передаём». Тем более что никаких прав на «Господина хорошего» я не имею.

Услышимся через три минуты.

НОВОСТИ

Д. Быков― Продолжаем разговор. Вопросы стремительно прибывают.

Тут пишет один, действительно крик души: «Не надо звать никого в эфир!» Хорошо, не буду.

«Какую из книг, вами написанных, вы считаете наиболее удачной?»

Знаете, трудно выбирать среди детей своих. И в разное время мне разные книги кажутся удачными. Но пока, наверное, наиболее принципиальная работа — это «ЖД», а наиболее личная, наиболее нежная — это «Остромов». Кстати, больше всего я люблю «Квартал». Но «Квартал» — это совсем не для всех, а это книга, которая нравится только людям моего типа, очень мне близким, но таких людей мало. В любом случае начинать чтение лучше всего с «Квартала» — по крайней мере, вы будете понимать, с кем вы имеете дело.

«Как нужно поступать с кусачими муравьями — пытаться, как Муми-тролль, уговаривать их уйти с полянки или, как Малышка Мю, просто залить их керосином?»

Good question. Если они нападают на вас и рискуют вас сожрать, то тогда, мне кажется, без керосина не обойтись. А если они кусают друг друга или просто себе шастают по полянке, можно обратиться с увещеваниями, как Муми-тролль. И потом, керосин — необязательно. Есть какие-то более гуманные способы.

«Что вы можете сказать об американской культуре комиксов и связанной с ней верой в Супер-, Бэт— и прочих «мэнов». Понятно, что все эти супергерои заняли нишу персонажей фольклора, однако хотелось бы разобраться в этом поподробнее. Почему это приняло именно такую форму?»

Знаете, не надо слишком серьёзно относиться к массовой культуре, так мне кажется. Я не хочу сказать, что они заняли место персонажей фольклора или персонажей религии, но в общем это обычные сказки, а сказки без супергероя не бывает. Культура комиксов кажется мне замечательным примером поиска третьего языка, некоего синтеза визуальности и нарратива, такой попыткой построить визуальный нарратив.

Я считаю, что самый большой вклад в искусство комикса в XX веке (кстати, что отмечено уже на Lurkmore) — это, конечно, Маяковский с его «Окнами РОСТА». Правда, есть некоторое однообразие персонажей, о чём я и пишу в книге. Есть персонажи с пузом — это поп, помещик, Ллойд Джордж. И есть персонажи со штыком — это рабочий, крестьянин, солдат. Наиболее частый случай действия — это штык в пузо. Как писал Андрей Белый:

В пуп буржуя, — дилимбёй, —

Пулей, а не дулом бей!

Перейти на страницу:

Все книги серии Один

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука