Трапеция (ЛП)

- Не боишься за сына? При моей-то предполагаемой безнравственности?

Лионель засмеялся было, однако толкового смеха не получилось.

- Брось, Мэтт. Ты приличный человек, Тони другого бы не вырастил. Но если ты

любишь паренька, если тебя заботит его будущее, отпусти его, дай ему шанс

выйти из списка.

- Говоришь, все поверят в историю Вэйленда?

- Многие, Мэтт. Старр тоже, но я могу поговорить с ним. И, если ты останешься

один, люди просто решат, что Вэйленд – лжец, и мысли у него такие же грязные, как и рот.

Марио смотрел на Лионеля, и несколько секунд лицо его было совершенно

открытым.

- Я… я пообещал ему, что мы останемся вместе. Он доверяет мне.

- Подумай головой, Мэтт, – озабоченно сказал Лионель. – Я все равно не смогу

его взять, в этом вопросе политика Старра очень жесткая. Тем, кому нет

двадцати одного, в воздушных номерах не место. Если ты небезразличен

пареньку, он не будет тебя держать. Иди домой, поговори с ним, постарайся

убедить его, что так будет лучше для вас обоих. Я хочу взять тебя, мне нужен

партнер, мне больно видеть, как ты рушишь собственную жизнь. В память о

Папаше Тони я хочу видеть, как имя Сантелли выйдет из этой истории, не

слишком замаравшись.

Несколько минут Марио сидел неподвижно. Вид у него был невозмутимый, но

внутри звучал другой голос, теперь навеки умолкший.

Мэтти, ты должен кое-что пообещать. Обещай, что больше никогда не напьешься и

не преступишь закон. Когда ты попадаешь в неприятности, то бросаешь тень на

всех нас, на всю семью.

На этот раз он не был пьян, но с таким же успехом мог бы и напиться. Он был сам

во всем виноват, движимый какой-то ослепляющей агонией, затмившей

осторожность.

- Подумай, Мэтт, – настаивал Лионель.

В глазах его мерцало нечто, до боли похожее на жалость.

- Поговори с пареньком, обдумай все как следует и позвони мне. Только не тяни

слишком долго. Рэнди хочет, чтобы все контракты были подписаны до первого

апреля, а нам надо притереться друг к другу, если ты собираешься делать

тройное.

Но у Марио перед глазами стояла другая картина. Томми в раздевалке, униженный, уткнувшийся лицом в грязь, шепчущий отвратительное слово, предававшее все, что между ними было. Хуже, чем насилие. Хуже, чем все, что

мог бы сказать любой, узнавший о совращении ребенка.

И мне предлагают это сделать!

- Погоди, – сказал он, вскидывая голову. – Мне не надо ничего обдумывать.

Лестница была темная и скрипучая. Томми порылся в карманах в поисках ключа, ногой отодвинул мусорный пакет и забарабанил в дверь.

- Открыто! – отозвался Марио изнутри. – Заходи.

Комната была обставлена аккуратно и скудно, на столе до сих пор стояли чашки

из-под кофе, оставшиеся с позднего завтрака. День угасал, но Марио не включал

свет.

- Ты сегодня рано, – заметил Томми, дернув шнурок светильника. – Я думал, ты

вернешься поздно вечером, но заметил машину на улице.

- Ты звонил домой?

- Разговаривал с Люсией. Сказал, что ты поехал на зимнюю квартиру

попробовать договориться с Лионелем насчет работы на весну… все правильно, да? Она хотела, чтобы мы пришли на ужин, но я сказал, что мне надо встретить

тебя на случай, если ты что-нибудь уладил.

Томми повесил куртку в узкий шкаф.

- Встретил Кено в кофейном магазине. Он меня подвез.

- Что говорил?

- Ничего особенного. Спросил, почему тебя со мной нет. Как обычно. В смысле, болтал он много, но сказал мало, понимаешь?

- Почему он не заскочил поздороваться?

- Я не был уверен, что ты дома, – ответил Томми, – а мне с ним разговаривать не о

чем.

- Тебе не нравится Эдди?

- Он ничего. По крайней мере лучше большинства этих придурков, которые здесь

ошиваются. Он хотя бы не пытается меня снять.

- Ты купил кроссовки?

- Угу. Отдал три пятьдесят… нормально?

- Конечно, если они подходят. Черные или синие?

- Черные, – Томми выставил ногу. – Того же размера, что и две предыдущие пары.

Кажется, я уже не расту.

- Ну и прекрасно. Для вольтижера твоего роста вполне достаточно. Слушай, Томми, парни действительно тебя беспокоят?

- Да нет, я в состоянии с ними справиться.

- Я предупреждал, что тебя ожидает, если со мной свяжешься.

Томми повернулся.

- Я могу о себе позаботиться. Во всяком случае, они понимают, что если я говорю:

«Нет, спасибо», то именно это я и имею в виду. Просто я им не очень нравлюсь, а

они не особо нравятся мне. По-моему, ты очень правильно сделал, что прекратил

шататься по городу в компании этих… этих…

- Почему ты так боишься этого слова, Томми?

- Ладно, ладно, геев, – выпалил Томми, – раз уж ты так горишь желанием это

услышать. Если тебе так нравится слушать, как я это произношу.

- Я просто не хочу, чтобы ты сам себя дурачил. Раз уж ты не против быть… – он

намеренно подчеркнул слово: – геем, то я не хочу, чтобы ты боялся произносить

это слово. Или признавать свою суть.

Томми упер руки в бока.

- Хорошо, хорошо, черт с тобой, я гей. Но больше ничего общего я с этими

дураками не имею. Как и ты.

- Я похож на них больше, чем ты думаешь, Томми.

- Ладно, значит, буду говорить за себя, – сказал он и честно прибавил: – Так уж

случилось, что мы все геи. Но лично я не пытаюсь делать на этом карьеру.

- Какой-то ты нетерпимый, а, малыш?