Травяной венок. Том 2

Никогда еще в новогодний день консульская инаугурация не была проведена так быстро, как эта; даже та знаменитая, которую Марий хотел провести еще будучи одетым как триумфатор. Менее чем за короткие четыре дневных часа все было закончено: жертвоприношения, собрание сената внутри храма Великого бога и пир, который за этим последовал. Когда процессия спустилась из Капитолия, каждый ее участник увидел голову Гнея Октавия Рузона, все еще торчащую на копье на краю трибуны; исклеванное птицами лицо смотрело на храм Юпитера пустыми глазницами. Ужасный знак. Ужасный!

Появившись из переулка между храмом Сатурна и Капитолийским холмом, Гай Марий высмотрел Квинта Анхария впереди себя и поторопился догнать его.

Гай Марий положил свою руку на плечо Анхария, и бывший претор оглянулся, удивленное выражение на его лице сменилось откровенным отвращением, когда он увидел, кто приветствует его.

– Бургунд, твой меч, – спокойно сказал Марий.

Меч оказался в его правой руке прежде, чем он закончил говорить; его рука стремительно взметнулась вверх и опустилась вниз. Квинт Анхарий упал мертвым, его лицо было рассечено со лба до подбородка.

Никто не пытался протестовать, все словно окаменели. Но когда сенаторы и патриции опомнились, то кинулись врассыпную. Рабы и вольноотпущенники из легиона Мария, все еще находившиеся в нижней части форума, возбужденно бросились преследовать их в тот момент, когда старик щелкнул пальцами.

– Делайте, что хотите с этими cunni, ребята! – зарычал Марий, сияя от удовольствия. – Только отличайте моих друзей от врагов.

Пораженный ужасом, Цинна стоял и наблюдал, как рушится его мир, совершенно бессильный вмешаться. Его солдаты были или на пути домой или все еще находились в лагере на Ватиканской равнине; «бардаи» Мария – он называл так своих рабов потому, что многие из них происходили из далматской трибы иллирийцев – теперь владели Римом. И, обладая им, вели себя более безжалостно, чем сумасшедший пьяница с ненавистной ему женой. Мужчин убивали без всякой причины, женщин насиловали, детей резали, дома подвергались захвату и разграблению. Многое из этого делалось бессмысленно и беспричинно, но были и такие, которые, как и Марий, страстно желали видеть смерть или были просто счастливы, когда ее видели – эти самые «бардаи» были не настолько умны, чтобы проводить различия между двумя этими настроениями.

Весь оставшийся день и большую часть ночи Рим вопил и завывал, многие умирали или жаждали смерти. В некоторых местах там, где огромные языки пламени взвивались высоко к небу, отдельные вопли перерастали в пронзительно сумасшедший крик.

Публий Анний, который ненавидел Антония Оратора больше всех остальных, повел свою кавалерию в Тускул, где располагалось поместье Антониев, и получил большое удовольствие, поймав и убив Антония Оратора. Его голова была привезена в Рим среди всеобщего ликования и помещена на трибуну.

Фимбрий решил повести свой эскадрон на Палатин, высматривая первым делом цензора Публия Лициния Красса и его сына Луция. Первым он обнаружил сына, который спешил по узкой улице к безопасному дому; пришпорив свою лошадь, Фимбрий поравнялся с ним и, наклонившись в седле, всадил свой меч в спину Луция Красса. Увидев что произошло и, бессильный избежать той же участи, его отец достал кинжал из складок своей тоги и закололся. К счастью, Фимбрий не знал, какая из дверей в этой улице глухих стен ведет к Лициниям Крассам, поэтому третьему сыну, Марку, который еще не достиг тех лет, чтобы быть сенатором, удалось спастись.

Позволив своим людям отрубить головы Публию и Луцию Крассам, Фимбрий взял с собой несколько солдат и отправился на поиски братьев Цезарей. Двоих из них он нашел в одном и том же доме, это были Луций Юлий и его младший брат Цезарь Страбон. Их головы, разумеется, оставили для трибуны, а затем Фимбрий притащил туловище Цезаря Страбона на могилу Квинта Вария и там «убивал» его снова и снова в виде жертвоприношения тому человеку, который был казнен Цезарем Страбоном и расставался со своей жизнью медленно и болезненно. После этого он отправился на поиски старшего брата Катула Цезаря, но был встречен посланцем от Мария прежде, чем нашел свою жертву.

Таким образом, Катул Цезарь спасся, чтобы предстать перед своим собственным судом.

Наутро лучи солнца озарили трибуну, ощетинившуюся головами на копьях – Анхария, Антония Оратора, Публия и Луция Крассов, Луция Гая, Цезаря Страбона, Сцеволы Авгура, Гая Атилия Серрана, Публия Корнелия Лентула, Гая Неметория, Гая Бебия и Октавия. На улицах валялись тела, множество менее знатных голов лежали напротив того места, где маленький храм Венеры Клоакины прятался в базилике Эмилия, а Рим издавал зловоние от запекшейся крови.