Травяной венок. Том 2

– Дай мне подумать, – задумчиво попросил молодой Цезарь, – в роли flamen Dialis я буду похож на нечеловеческий труп. Я не смогу касаться ничего, сделанного из железа, будь это ножницы, бритва, меч или копье. Я не смогу касаться козы, лошади, собаки, плюща. Я не смогу есть мясо с кровью, пшеницу, дрожжевой хлеб, бобы. Я не смогу надевать одежду из кожи специально убитого для этого животного. Зато у меня будет много интересных и важных обязанностей. Например, я буду объявлять начало сезона сбора винограда в Виналии, поведу овцу на suovetaurilia.[75] Я буду убирать храм Великого бога Юпитера, я буду проводить обряд очищения дома, после того, как в нем кто-нибудь умрет. Да, много интересных и важных обязанностей.

Трое взрослых мужчин слушали его и не могли понять – саркастичен он или наивен?

– Ну так что ты, наконец, скажешь? – спросил Марий уже в третий раз.

Голубые глаза смотрели прямо на него, и их взгляд был так похож на жуткий взгляд Суллы, что Марий принялся инстинктивно нащупывать меч.

– Что я скажу… Благодарю тебя, Гай Марий! Как тщательно ты все обдумал, как много времени ты потратил на то, чтобы так ловко устроить мое будущее! – отвечал мальчик голосом, лишенным каких-либо чувств, в том числе и чувства обиды. – Я прекрасно понимаю, почему ты так заботишься о моей скромной судьбе, дядя. Ничто не скроется от flamen Dialis'a! Но я также скажу тебе, дядя, что ничто не сможет изменить судьбу человека и помешать ему стать тем, кем он собирается стать.

– А, так ты не сможешь выполнять все обязанности, требующиеся от жреца Юпитера! – вскричал Марий, закипая злостью; ему вдруг страшно захотелось увидеть этого мальчика дрожащим, умоляющим, плачущим, взволнованным.

– Надеюсь, что смогу! – возмущенно отозвался молодой Цезарь. – Ты заблуждаешься на мой счет, дядя. И я совершенно искренне тебе благодарен за эту новую и, поистине, геркулесову задачу, которую ты мне задал. – Он взглянул на отца. – А теперь я собираюсь домой. Ты не хочешь пойти со мной? Или у тебя еще есть дела здесь?

– Нет, я иду, – ответил Цезарь, внимательно посмотрев на Гая Мария. – Все в порядке, консул?

– Разумеется, – отвечал Марий, провожая отца и сына через нижний форум.

– Мы встретимся позднее, Луций Цинна, – молвил Цезарь, прощально взмахнув рукой, – спасибо за все. Кстати, эта лошадь принадлежит легиону Гратидиана, и у меня нет на нее конюшни.

– Не беспокойся, Гай Юлий, один из моих людей позаботится о ней, – отвечал Цинна, направляясь к храму Кастора и Поллукса в более приподнятом настроении, чем то, которое у него было, когда он шел к Марию.

– Я думаю, – сказал Марий, обращаясь к отцу и сыну, – что мы свяжем наших детей брачным союзом завтра. Свадьба может быть отпразднована в доме Луция Цинны на рассвете. Верховный понтифик, коллегия понтификов, коллегия авгуров и все младшие жрецы соберутся попозже в храме Великого бога для инаугурации наших новых flamen и flaminica Dialis. Посвящения придется подождать до тех пор, пока ты не оденешь мужскую тогу, молодой Цезарь, но инаугурация, в любом случае, будет проведена согласно обычаям.

– Я благодарю тебя еще раз, дядя, – сказал мальчик.

Сейчас они проходили мимо трибуны. Марий остановился и простер руку в направлении вызывающих ужас трофеев, окружавших трибуну оратора.

– Взгляни на это! – вскричал он радостно, – не правда ли, впечатляет?

– Да, правда, – отвечал Цезарь.

Его сын шагал большими шагами, едва ли сознавая что кто-то идет рядом. Обернувшись, Цезарь-отец заметил, что Луций Декумий следует за ними на безопасном расстоянии. Молодому Цезарю не стоило одному приходить в это ужасное место, что же касается Цезаря-старшего, то он не любил Луция Декумия и считал вполне естественным его присутствие здесь.

– Как долго он является консулом? – неожиданно спросил сын. – Целых четыре дня? О, это кажется вечностью! Я никогда прежде не видел свою мать плачущей. Повсюду мертвые, детский крик, половина Эсквилина горит, забор из голов вокруг трибун, везде кровь, а его «бардаи», как он их называет, вынуждены выбирать между щипанием женщин за груди и жадным поглощением вина! Что за славное седьмое консульство! Гомер, который должно быть гуляет по краям Елисейских полей, страстно желая огромного глотка крови, мог бы сложить гимн в честь деяний седьмого консульства Гая Мария! Ну, Рим сможет и обойтись без кровавого Гомера!

Что можно было ответить на такую обличительную речь, на такую диатрибу? Он никогда по-настоящему не понимал своего сына, не понимал его и сейчас, а потому ничего не сказал.

Мальчик вбежал в дом, его отец последовал за ним, но догнал его только в гостиной, где он стоял посреди комнаты и бешено кричал: «Мама!».

Цезарь услышал, как упало отброшенное камышовое перо, и Аврелия выбежала из своей комнаты с искаженным от ужаса лицом. От ее прежней красоты не осталось и следа; она была худа, черные круги под глазами, лицо одутловатое, губы искусаны до крови.