Травяной венок. Том 2

«Он и выглядит очень старым, – подумал Сулла, ощущая тревогу. – Если отсутствие Гая Мария обещает апатичную и лишенную воображения деятельность на поле боя, то к чему может привести отсутствие Марка Эмилия Скавра на другом поле боя, на римском форуме? Кто, к примеру, будет наблюдать за всеми этими мелкими, но решающими и важными внешними проблемами, в которые постоянно бывает впутан Рим? Кто будет ставить на место таких тщеславных дураков, как Филипп, и таких надменных выскочек, как Квинт Варий? Кто смог бы встретить любое событие с таким бесстрашием, с такой уверенностью в своих способностях и превосходстве?» Правда была в том, что со времени удара, постигшего Гая Мария, Скавр как бы стал менее заметным; хотя они дрались и рычали друг на друга в течение сорока лет, они нуждались друг в друге.

– Береги себя, Марк Эмилий, – сказал Сулла с неожиданной настойчивостью, вызванной предчувствием.

– Когда-нибудь мы все должны будем уйти! – зеленые глаза Скавра блеснули.

– Это так. Но в твоем случае не время для этого. Рим нуждается в тебе, иначе мы будем отданы на милость Луцию Цезарю и Луцию Марцию Филиппу – что за участь!

– Худшая ли это участь из тех, что могут постигнуть Рим? – спросил Скавр, смеясь и наклонил голову на бок, как тощая старая ощипанная птица. – В чем-то я чрезвычайно одобряю тебя, Луций Корнелий. Но, с другой стороны, у меня есть ощущение, что Риму в твоих руках придется хуже, чем в руках Филиппа. – Он пошевелил пальцами руки. – Может быть, ты и не военный от природы, но большую часть службы в сенате ты провел в армии. А я заметил, что годы военной службы делают из сенаторов любителей личной власти. Таких, как Гай Марий. Когда они достигают высших политических постов, то нетерпимо относятся к обычным политическим ограничениям.

Они стояли рядом с книжной лавкой Сосия на улице Аргилетум, где в течение нескольких десятилетий сидели у своих прилавков лучшие торговцы съестным в Риме. Поэтому, беседуя, они ели пирожки с изюмом и сладким кремом на меду; ясноглазый уличный мальчишка внимательно наблюдал за ними, готовый предложить таз с теплой водой и полотенце – пирожки были сочные и липкие.

– Когда мое время придет, Марк Эмилий, то, как будет чувствовать себя Рим в моих руках, будет зависеть от того, каков этот Рим. Одно я обещаю тебе – я не допущу, чтобы Рим подчинялся таким, как Сатурнин, – сурово сказал Сулла.

Скавр кончил есть и дал понять мальчишке, что заметил его присутствие, щелкнув липкими пальцами еще до того, как тот кинулся к нему. Сосредоточенно вымыв и вытерев руки и дав мальчику целый сестерций, он подождал, пока Сулла последовал его примеру (тот дал мальчику значительно более мелкую монету), и только тогда заговорил.

– Когда-то у меня был сын, – сказал он невозмутимо, – но этот сын не удовлетворял меня своими качествами. Он был безволен и труслив, хотя и хорош собой. Сейчас у меня другой сын, но он слишком мал, чтобы понять, из какого он теста. Однако мой первый опыт научил меня одному, Луций Корнелий. Не имеет значения, сколь знамениты могли быть наши предки, в конце концов все зависит от наших потомков.

Лицо Суллы скривилось.

– Мой сын тоже умер, но у меня нет другого, – произнес он.

– Поэтому я все и рассказал.

– Не думаешь же ты, что это только дело случая, глава сената?

– Нет, не думаю, – сказал Скавр. – Я был нужен Риму, чтобы сдерживать Гая Мария, – и вот я здесь, руковожу Римом. Сейчас я вижу, что ты больше Марий, чем Скавр. И я не вижу на горизонте никого, кто бы сдерживал тебя. А это может оказаться для mos majorum более опасным, чем тысяча таких людей, как Сатурнин.

– Обещаю тебе, Марк Эмилий, что Риму не угрожает с моей стороны никакая опасность. – Сулла подумал и уточнил: – Я имею в виду твой Рим, а не Рим Сатурнина.

– Искренне надеюсь на это, Луций Корнелий. Они пошли по направлению к сенату.

– Я думаю, Катон Лициниан решил сдвинуть дела с мертвой точки в Кампании, – предположил Скавр. – Он более трудный человек чем Луций Юлий Цезарь – такой же ненадежный, но более властный.

– Он не тревожит меня, – спокойно ответил Сулла. – Гай Марий назвал его горошиной, а его кампанию в Этрурии делом величиной с горошину. Я знаю, как поступить с горошиной.

– Как?

– Раздавить ее.

– Они не хотят давать тебе командование, ты знаешь об этом. Я пытался их убедить.

– В конце концов это не имеет значения, – заметил Сулла, улыбаясь. – Я сам возьму командование, когда раздавлю горошину.

Из уст другого человека это прозвучало бы, как хвастовство, и Скавр залился бы смехом, но у Суллы это звучало как зловещее предсказание. И Скавр только пожал плечами.

Глава 2