Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию

Пациентка постепенно освобождалась от своих шизоидных защит, действовавших на протяжении всей ее жизни. Подобно вылупившемуся птенцу, она высунула свою голову из скорлупы, в которой так долго жила. Однажды она с опаской спросила: «Где же я была все это время?» Этот вопрос привел меня к некоторым любопытным размышлениям относительно природы внутреннего мира и особенно о том, что в нем происходит после ранней психической травмы с последующим защитным расщеплением Эго. Чем же является внутренний мир – тюрьмой или священным убежищем, а может, и тем, и другим?

В книге «Внутренний мир травмы» я сделал акцент на тиранических, насильственных «присутствиях» в системе самосохранения и показал, что под их присмотром внутренний мир становится преследующим и негативным, пока не появятся благоприятные жизненные обстоятельства или не будет оказана терапевтическая помощь (Kalsched, 1996). Негативизм и деструктивность, которые берут верх во внутреннем мире, видимо, являются результатом естественной агрессии ребенка, которую он не мог выразить вовне или переработать с помощью своих объектов любви. Вместо этого, как показал Фейрберн, агрессия перенаправляется вовнутрь, где становится энергией диссоциации и расщепления (Fairbairn, 1981: 115).

Невинный и творческий «ребенок», обитавший во внутреннем мире до травмы, оказывается под сильным гнетом, погребенным или заточенным в бессознательном, он больше не принимает участия в последующем развитии Эго (потеря души). И, что еще хуже, эта зависимая, регрессировавшая и уязвимая часть личности, теперь скрывающаяся в соматическом бессознательном, подвергается дальнейшим нападениям со стороны преждевременно повзрослевшего, ложного или «прогрессировавшего я»

, как правило, отождествляющегося с разумом. Отсюда берет начало архетипическая тема, которую мы рассматривали в главе 2: ребенок под угрозой смерти – изгнанный, «брошенный на произвол судьбы» или отверженный.

В этой главе мы рассмотрим взгляды некоторых теоретиков психоанализа на внутренний мир и их оценки того, что им там открывается. Когда в 1996 году я писал книгу «Внутренний мир травмы», мне был неизвестен вклад этих теоретиков в психо-духовное понимание травмы, за исключением Фейрберна. Разделы этой главы резюмируют труды некоторых теоретиков, имеющие отношение к предпринятому мной исследованию, и дополняют мои собственные мысли по этой теме. Как мы увидим, у всех аналитиков, работы которых мы здесь рассматриваем, есть собственная особенная установка по отношению к природе и функционированию нашей внутренней жизни. Некоторые рассматривают главным образом необходимые человеку защитные функции внутреннего мира. Для других главным в нашем внутреннем мире является его способность быть истоком нашего творчества. Они видят именно в нем источник нашей личностной аутентичности. Фейрберн и Гротштейн склонны считать сновидения главным способом отображения нашего внутреннего ландшафта. Работы этих аналитиков оказали заметное влияние на мой способ формулирования мыслей о травме и системе самосохранения. Теоретики, работы которых мы будем здесь рассматривать, предлагают нам широкое разнообразие подходов, из которых следуют разные ответы на вопрос моей пациентки о том, где же она была все это время.

Рональд Фейрберн и внутреннее преследование

Новаторские работы Фейрберна, недооцененного гения, положили начало нашему пониманию внутреннего мира и его «шизоидной динамики». Он составил свою карту различных частей я

на основе сновидений нескольких пациентов (см.: Fairbairn, 1981: 98–112, 216–222). У одной пациентки с ранней травмой в связи с врожденной аномалией гениталий была серия ярких сновидений, которые она назвала просто «сны о положении дел» (Fairbairn, 1981: 99, 197–222). В этих сновидениях постоянно присутствовали два персонифицированных образа (1) «мальчик-озорник», которого пациентка ощущала как свою мятежную детскую часть, и (2) «критиканша», которая, как правило, была «серьезной, суровой пуританкой, агрессивной женщиной средних лет». (Fairbairn, 1981: 216). Была еще и третья фигура – наблюдающее Эго пациентки, которое иногда было на стороне озорника, а иногда – на стороне критиканши.

Фейрберн соотнес эти фигуры с фрейдовской тройной структурой психики: Ид, Эго и Супер-Эго. Однако в сновидениях этой пациентки стала появляться четвертая фигура, которую она описывала как «маленькую девочку» (Fairbairn, 1981: 217). Видимо, эта фигура представляла собой невинное природное дитя, которым пациентке никогда не позволяли быть в ее реальном детстве. И, наконец, появилась пятая фигура, названная пациенткой Фейрберна «мученицей».

На основании этих «снов о положении дел» Фейрберн пришел к выводу, что персонификации в сновидениях отражают актуально существующие эндопсихические ситуации и структуры, которые следует рассматривать как типичные: