Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию

Гротштейн указывает, что идея нормальной невинности младенца как этапа развития, защищаемая Винникоттом и Фейрберном (можно сюда добавить Юнга), несомненно, относится к тому аспекту нашей субъективности, которую мы с незапамятных времен называли человеческой душой. Гротштейн полагает, что психоаналитическая теория пренебрегает невинностью и душой из-за пристрастия к «первородному греху», то есть из-за психического детерминизма фрейдовской теории влечений и кляйнианских садистических бессознательных фантазий, являющихся дериватами влечения к смерти, которые через механизм проективной идентификации ребенок помещает в мать. Он полагает, что существует отдельная «линия развития» невинности, и постулирует ее эпигенез в нашем опыте от первичной невинности младенчества – через «Лес Опыта», по выражению Блейка, – по направлению к «Высшей Невинности» (Grotstein, 2000: 259). В следующей главе мы обсудим концепцию невинности на примере «Маленького принца» Сент-Экзюпери (St Exupery, 1971) и исследуем вопрос о том, как опыт трансформирует невинность в зрелую субъектную активность (agency) Эго.

Ангельские и/или демонические внутренние присутствия и система самосохранения

В своей уникальной творческой манере Гротштейн нашел путь к тому, что Юнг подразумевал под архетипическими, или даймоническими, внутренними объектами как мифопоэтическими персонификациями внутренней и внешней реальностей. Он называет их «мошенническими» объектами, или «сверхъестественными присутствиями»:

Я пришел к выводу – то, что мы называем внутренними объектами, в действительности является «третьим видом». Это химерические (гибридные) конгломераты, полученные при перемешивании образа реального объекта, продуктов расщепления и проективных идентификаций аспектов субъекта.

(Grotstein, 2000: xxi)

Я использую слово «сверхъестественное» для описания нелинейной сложности нашего человеческого бытия в условиях существования других, которым внутренне присуща таинственность. Это предполагает исключительные качества и способности, которые мы когда-то приписывали богам, мессиям и мистикам… Бессознательное, в частности, его невыразимый субъект (Ид) подобен богу, но богу ущербному, потому что он нуждается в партнере, чтобы выполнить свою миссию.

(Grotstein, 2000: xxiii)

В психоаналитическом процессе мы, психоаналитики, пытаемся назвать преследующие присутствия, которые занимают место отсутствующего или даже присутствующего реального объекта, надеясь, что они, в конечном итоге, будут трансформированы в доброжелательные и реалистичные присутствия или вернутся к своим настоящим владельцам.

(Grotstein, 2000: xxiv)

Здесь Гротштейн описывает процесс гуманизации архетипических образов и аффектов, который является неотъемлемой частью любой успешной психотерапии. Духовность, присущая гротштейновской концепции «сверхъестественного присутствия», охватывает и ангельскую, и демоническую сторону бессознательного. На демонической стороне находятся те злонамеренные внутренние фигуры, которые очень часто обнаруживаются в бессознательном материале травмированных людей и которые я описал в моей предыдущей книге (Kalsched, 1996).

В своих ранних публикациях Гротштейн был склонен рассматривать эти темные внутренние фигуры через призму учения Мелани Кляйн как спроецированные/интроецированные деструктивные или садистические части я и/или как значимые объекты ребенка. В ранних работах он отмечал, что, однажды возникнув во внутреннем мире, они становятся «живыми фантомами», удерживающими в заложниках зависимую часть пациента и отстаивающими право на свою собственную судьбу (Grotstein, 1981: 330). Он рассматривал их как весьма патологические образования – примитивные фигуры Супер-Эго или «мошеннические субъективные объекты» (Grotstein, 2000: 157), ответственные за негативную терапевтическую реакцию.