Треск и блеск

И Сергей Николаевич стал перечислять всех, к кому обращался, — от дворничихи Емельяновны до Института экономических проблем.

— А вы сами? — поинтересовался представитель последней инстанции.

— Что я сам?

Прокурор вздохнул, обошел вокруг столба и повернул выключатель.

Лампочка погасла.

СУДЬБА, ВЕРЕВОЧКА, ЛЕЛЯ

Утром я подошел к Овчинникову. Оп сидел на подоконнике, держал в одной руке тетрадку, в другой — карандаш, мучился ужасно.

— Вот послушай, Николай, — сказал Овчинников печально. — Стих.

И, набрав в грудь воздуха, немного подвывая, прочитал:

Вот летит большая стая

И тебя я, поздравляя…

— Неплохо, — на всякий случай сказал я.

— Жуть, — возразил Овчинников. — Это же на Восьмое марта, Кате Оберемок. При чем «большая стая»? Нет, тут что-то не так!

Мой приятель покачал головой, вздохнул и снова стал мучиться. А я отошел, потрясенный. Мне понравилось: «И тебя я, поздравляя…» Конечно, Овчинников не Пушкин — это ясно, но четыре строки своей Кате он в конце концов докропает. Почти сонет. А больше женщинам ничего не нужно!

Ну, а я? Что я подарю своей Леле? Судьба связала нас одной веревочкой. Хочу не хочу, мне надо подойти к ней, достать из-за спины подарок, сказать «С праздником! Это тебе». Она пропоет: «Спасибо!»

Тут я вспомнил, что подарка-то еще нет, и побежал.

По дороге меня догнал Олег Бандуров. Ему тоже необходимо добыть сюрприз: судьба связала его одной веревочкой с Таней.

— Думаешь, все так просто, — на ходу убеждал меня Олег. — Думаешь, взял, достал? А если достал, думаешь, все им понравится? Нет, ты еще не знаешь женщин!

И в темпе аллюра он стал вспоминать, как невестка, то есть жена его брата, в прошлом году швырнула в окно великолепный кулон, за которым Виктор гонялся две недели, в позапрошлом отвергла венгерскую шляпу, а в позапозапрошлом…

Что случилось в позапозапрошлом, я так и не узнал, потому что мы добежали до цветочного базара, стали в очередь. Хотели купить по букетику. Увы, не удалось. Когда очередь, наконец, вынесла нас к чернобородому представителю солнечного Кавказа, на дне его двенадцатого чемодана не осталось ни одной завалящей ветки мимозы.

Мы побежали дальше — и тоже зря. Положение создалось, какое бывает только седьмого марта: нигде ничего! Одеколон расхватали на прошлой неделе, из кондизделий остался одни диабетический сухарь, а в подарочных магазинах, казалось, прошелся самум и все разметал.

Я уже думал, пропало дело, но Олег вдруг что-то вспомнил, предложил:

— Пойдем со мной в заветное место!

И мы пошли. Батюшки, что там творилось! Рядами, шеренгами, стройными колоннами представители сильного пола атаковали прилавки, расположенные чуть повыше их голов…

Я выбрал плюшевого мишку, спросил Олега:

— Как ты думаешь, годится?

— Безусловно, — заверил меня этот знаток женщин. — Но учти, он стоит рубль двадцать!

Таких денег потратить на Лелю я не мог. Взял целлулоидного Лиса Патрикеевича за восемьдесят копеек.

…Вчера, во время большой перемены, когда одну половину 5-го «б» класса построили против другой, судьба в лице классного руководителя Галины Сергеевны поставила меня в двух шагах от Лели.

Я подошел, достал из-за спины купленного в «Детском мире» Лиса Патрикеевича, сказал:

— С праздником! Это тебе.

Леля пропела:

— Спасибо!

ХИТРЫЙ ЛАЗ

Все началось с ресторана «Юбилейный».

К официантке, которую звали Даша, пришла из другой ресторации официантка, которую звали Глаша, и, слегка зардевшись, попросила:

— Познакомь меня с ним.

— Вот он как раз идет! — сообщила Глаша.

Человек с тисненой папкой под мышкой проследовал к столику, с достоинством сел и, хукнув, пригладил волосы.

Каждый вечер он приходил сюда; пил марочный коньяк, закусывал паюсной икрой и оставлял официантам по трешке.

Через пять минут знакомство состоялось. А через пять часов, в течение которых человек с тисненой папкой угощался за счет дамы, Глаша, еще более зардевшись, пролепетала:

— Владимир Владимирович. Хочу вам сделать предложение.

— В каком смысле?

— А в смысле жилплощади. Добудьте мне квартирку!

Владимир Владимирович, как было доподлинно известно, строил кооперативные дома, и при желании «добыть» квартирку» для него было сущим пустяком.

Однако уговорить его стоило трудов. Сначала он только качал головой. Отнекивался. Ссылался на то, что сложно, неудобно и вообще, если сделать одолжение одному… Но потом он все-таки согласился — взял задаток тысячу рублей.

Может быть, на этом все бы и кончилось, кабы Глаша, которую распирали радостные чувства, не шепнуло шеф-повару, что с квартирой у нее на мази. И он, естественно, не отстал до тех пор, пока она не дала адресок: ресторан «Юбилейный», левое крыло, второй столик у окна.

— Опять! — спросил умученный строитель, услышав очередное предложение. — Нет, категорически нет!

Три дня шеф-повар просил его, клянчил и умолял, а на четвертый день Владимир Владимирович малодушно сдался.

— Ладно, приносите!