Треть жизни мы спим

Не пожалев таксисту чаевых за услышанную историю, он выбрался из машины, прошел больничный шлагбаум, у которого дежурили широкоплечие пузатые охранники, уж наверняка до неприличия здоровые, как свиньи, и оглядел нависшие над ним корпуса онкологического центра. Указатель с оттопыренными в разные стороны стрелками сортировал пациентов, отправляя каждого в свой корпус, и он потащился в урологическое отделение, стоящий за корпусом маммологии, между корпусом желудочно-кишечной онкологии и детским отделением, издалека выделяющимся своими веселыми цветастыми занавесками. По дорожкам, вдоль которых были высажены лиственницы, уже осыпающиеся желтыми иголками, брели люди с напряженными, испуганными лицами, такие же новички, как и он, ощупывающие друг друга взглядами, как слепцы руками, и другие, бледные, с короткими стрижками или бритыми головами, глядящие на тебя, словно бы злорадствуя, ну что, вот и ты попал в наше братство, голубчик, и не смотри, что пока еще бодрый и розовощекий, скоро станешь таким же, как мы.

Несмотря на раннее утро, в корпусе было людно, у регистратуры толпилась очередь, и, проходя мимо, он услышал, как ссорятся пациентки, куда вы лезете, я была первая, не мешайте, да я только спрошу, ага, как же, хитрые, знаем мы вас, врешь, не обманешь. Инерция жизни, усмехнулся он, и здесь, среди обреченных, нет ни согласия, ни любви. К его разочарованию, в отделении были не только мужчины, но и женщины, а он бы хотел оказаться исключительно среди мужчин, разделявших с ним его несчастье, и ему отчего-то мерещилось, будто эти женщины, глядя на него, догадывались, что у него рак предстательной железы, унизительный для мужчины рак, и это было ему неприятно. Он еще обольщался, что кому-то любопытен, стыдился диагноза, а в каждом косом взгляде подозревал что-то неладное, и понимание, что он никому, ровным счетом никому не нужен и не интересен, еще не пришло к нему. Сколько полных лет, где живете, заполняя карту, расспрашивала его медсестра через маленькое окошко, в котором попеременно появлялись ее рот, грудь и правый глаз, какой у вас рост, вес, хронические заболевания, аллергия на лекарства. Он отвечал механически, уставившись на ее грудь, пятьдесят пять, рост метр восемьдесят, вес девяносто два, надо бы похудеть немного, аллергии нет, во всяком случае ему неизвестно, хронических заболеваний тоже, если не считать, конечно, хронической скуки, но медсестра не ответила на его шутку, даже не улыбнулась, да ему и не нужно было, он сам не знал, зачем сказал про скуку, и теперь жалел об этом. Ничего, братишка, тут скучать не придется, оскалился стоявший рядом мужчина, с большой дыркой между зубов, в которую было видно, как бьется во рту, словно рыба, его пухлый язык.

У врачебного кабинета тоже была очередь, и ему стало горько, что вот так тоскливо и буднично, с очередями и толкотней, в казенном коридоре со стенами, выкрашенными в грязно-розовый цвет, с лампочкой над дверью кабинета, загоравшейся каждый раз, когда можно было заходить следующему пациенту, встречает он свой приговор. Очередь продвигалась быстро, люди входили и выходили, лампочка вспыхивала, подмигивая, как заговорщица, и гасла, приходили новые пациенты, спрашивали, кто последний, сновали туда-сюда медсестры, старые и молодые, в коротких халатах, а мужчины, как и он сам, крутили головами, провожая их всех взглядами, и старых, и молодых. Наконец лампочка подмигнула ему, и он вошел, вцепившись обеими руками в наивную, глупую надежду, что все это какая-то ошибка и нет никакой опухоли в его простате, но врач, осмотрев его бумаги, пожал плечами, мол, обыкновенная история, много я вас таких видел. Сколько мне осталось, спросил он у врача, но тот не ответил. Над люстрой, кружась, жужжала муха, и, задрав голову, он уставился на нее, загадав, что если муха сядет, то он поправится, а если улетит, то он умрет, но та кружилась и кружилась, даже не думая заниматься предсказанием его будущего. В вашем случае, в вашем случае, задумался врач, нет, знаете, в вашем случае лучше не тянуть, вы и так припозднились, и я бы порекомендовал гормонотерапию, вдобавок к химии, после операции, сказал наконец, заполняя бумаги, есть большой риск, что пошли метастазы, хотя мы их пока не видим, но сама опухоль уже разрослась так, что мама не горюй. А есть смысл в лечении, или я обречен, перебил он визгливо, с истеричной ноткой, сам поморщившись от того, как неуместно прозвучали его слова в этом тесном, выложенном кафельной плиткой кабинете, перед сутулым заспанным врачом, который каждый день видит десятки мужчин с его диагнозом. При правильном лечении прогнозы вполне утешительные, заученно произнес врач, не отрываясь от бумаг, и, отдавая направление на операцию, уже просил медсестру вызывать следующего. Уходя, он задрал голову на люстру, но муха по-прежнему кружилась, не садясь и не улетая. Всего хорошего, попрощался врач, испугавшись, что он остановился, чтобы еще что-то спросить, всего хорошего, поправляйтесь и больше не болейте.