Третье марта

Иностранцы, которым все ясно в февральской революции, создают для нее такие же стройные схемы. Вековые причины достаточно известны. Не-вековые, ближайшие: неудачи на фронте, голод в Петербурге, Сухомлинов[13], Распутин. Однако в этих схемах причины ближайшие составляют самое слабое место. Никакого Седана у нас не было; Распутин был убит все же за десять недель до революции: о Сухомлинове в феврале 1917 года, может быть, еще говорили в провинции, но в столицах и на фронте давно вспоминать перестали. Что продовольственных затруднений в Петербурге, то о них в качестве причины революции историку после 1920 года писать будет неловко, Несколько лет тому назад я в Германии видел приблизительно такие же продовольственные затруднения... Февральская революция точно без «ближайших причин». Ждали ее сто лет, — и все-таки пришла неожиданно даже для главных ее деятелей.

Рано утром, 27 февраля, разбуженный шумом на улице, П.Н. Милюков вышел на балкон и прямо перед собой увидел первое событие революции: выход из казарм восставшего Волынского полка. Я едва ли ошибусь, предположив, что это зрелище вызвало в нем чувства, весьма далекие от радости.

Много лет тому назад (еще в Петербурге), в статье, посвященной Павлу Николаевичу, пишущий эти строки пытался установить его двойную генеалогию. Одна линия совпадала с дорогой всей радикальной русской интеллигенции. Другая шла к великодержавным историческим традициям России. Упрощенно-символически можно было бы сказать, что в мышлении П. Н. Милюкова Михайловский сочетался с Ордын-Нащокиным[14]. В годы мировой войны эти две традиции с разной силой сказались в программе прогрессивного блока, которая, в случае полного успеха, должна была, без революционных потрясений, привести к созданию свободной демократической колоссальной империи. В размахе, в величии замысла этой государственной программе отказать было бы трудно.

Роль П. Н. Милюкова, признанного вождя и вдохновителя прогрессивного блока, в годы войны росла с каждым днем. 16 декабря 1916 года П. Н. сказал в Государственной думе: «Мы переживаем теперь страшный момент. Время не ждет. Атмосфера насыщена электричеством, в воздухе чувствуется приближение грозы. Никто не знает, господа, когда и где грянет удар!» Удар, как известно, грянул в следующую ночь во дворце князя Юсупова. В статье «Мрачные предсказания г. Милюкова», цитируя приведенные выше слова, М. О. Меньшиков глухо писал: «Можно быть далеким от поклонничества в отношении этого старого парламентария, но нельзя не признать, что долгие годы, посвященные им сплошь политической оппозиции, достаточно изощрили его чутье» («Нов. вр.», 20 декабря 1916 года). Статья Меньшикова была чрезвычайно туманна, — цензура, видимо, совершенно растерялась, — но объяснений читателям и не требовалось: в том же номере газеты, в отделе политических новостей, очень подробно, но так же глухо и неясно сообщалось о происшедшем в Петрограде таинственном убийстве. Имя убитого не было названо, но найденное в проруби тело подробно описывалось, тут же был изображен план Петровского острова, а кончалось это, я думаю, небывалое в истории хроникерское сообщение следующими словами: «Лица, вызванные для опознания, узнали в мертвеце жильца, исчезнувшего из квартиры, находящейся в д. № 64, по Гороховой улице. О находке трупа прибывшим к этому времени директором департамента полиции было сообщено ми-нистру внутренних дел А.Д. Протопопову[15]

и председателю Совета министров А.Ф. Трепову[16]».

Восстание Волынского полка было последним ударом и по старому строю, и по тому делу, которому служил П. Н. Милюков. С утра 2 февраля и для него началась фантастическая жизнь. Он пять дней не выходил из Государственной думы.

Впрочем, Государственной думы уже не было: в Таврическом дворце был Сенной рынок. — «Солдаты, солдаты, солдаты[17], — вспоминал потом В.Д. Набоков, — с усталыми, тупыми, редко добрыми или радостными лицами; всюду следы импровизированного лагеря, сор, солома; воздух густой, стоит какой-то сплошной туман, пахнет солдатскими сапогами, сукном, потом»... Другой очевидец описал нам появление П.Н. Милюкова в этой обстановке: «Он пробивался через толпу, куда-то, белый, как лунь, но чисто выбритый и с “достоинством”». В.В. Шульгин[18]

подошел в Думе к Павлу Николаевичу и сказал ему: «Надо правительство, и надо, чтобы вы его составили. Только вы можете это сделать»[19].