Третье отделение на страже нравственности и благочиния. Жандармы в борьбе со взятками и пороком, 1826–1866 гг.

В разрешении еще одного «семейного несогласия» из-за гувернера принял участие наследник престола великий князь Александр Николаевич, которому при отсутствии императора в столице управляющий Третьим отделением представил соответствующий доклад. В дневнике Л. В. Дубельта читаем:

«[1853 г.] Октябрь 10. У старшего адъютанта военно-учебных заведений полковника Корсакова был гувернер Стерн. Этот господин, как вообще злодеи немцы и французы не воспитатели, а развратители нашего юношества, вместо того, чтобы заняться образованием вверенного ему ребенка, начал стараться свести любовную связь с женою Корсакова.

Государь наследник цесаревич весьма справедливо полагал, что такому гувернеру должно воспретить быть гувернером.

Так сделано: Стерн обязан подпискою не гувернерствовать и его выслали на жительство в Митаву к его отцу»[512].

Известна ситуация в семье помещика М. Е. Гаршина (отца известного писателя), жена которого, как свидетельствовали слуги, лазила в окно флигеля, где жил студент — учитель детей П. В. Завадский (активный деятель харьковско-киевского тайного общества студентов, почитатель А. И. Герцена), а потом, бросив семью, бежала с ним. В материалах дела Третьего отделения сохранилось письмо Е. С. Гаршиной к санкт-петербургскому генерал-губернатору князю А. А. Суворову, в котором она объясняла мотивы своего поступка невыносимыми условиями жизни с мужем: «Нет, кажется, порока, которым бы не наделила его природа: ограниченный умом, проникнутый всеми предрассудками необразованного русского помещика, подверженный притом частым припадкам сумасшествия, он сделал жизнь для меня невыносимой»[513]

. Используемые эпитеты явная антитеза в характеристике образа молодого любовника — носителя передовых взглядов[514].

Рубеж 1850–1860-х гг. традиционно считается временем кризиса патриархальной семьи[515]. Сложившиеся морально-этические нормы, поведенческие практики отвергались молодым поколением. Роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?», ставший манифестом шестидесятников, предлагал не выдуманные формы, а фиксировал хотя и единичный, но существовавший семейный уклад.

В сводке городских слухов и толков 28 февраля 1857 г. сообщалось: «В номере „Сына Отечества“ за нынешнюю неделю в числе юмористических гравюр замечают одну, представляющую двух франтов, из коих один, лорнетируя проходящую мимо даму, спрашивает своего товарища: „Ты знаешь ее?“ — „Знаю“. — „Кто она?“ — „Это жена двух моих приятелей“. Многие находят эти слова уже слишком вольными и неприличными в печати. Пусть (говорят они) изображают какими хотят смешными и злыми выходками взяточников, лихоимцев и прочих презрительных людей, кои приняты ныне журналистами целью их насмешек, — но в журнале, каков „Сын Отечества“, читаемом множеством порядочных дам и молодых взрослых девиц […] никогда не следовало бы допускать таковых скользких, неприличных выражений, заставляющих краснеть каждую благопристойную замужнюю даму, а молодых пылких девиц углубляться в мысли не совсем полезные для их нравственности»[516].

С точки зрения общественной морали обличение социальных пороков было допустимо, а святая святых семейная жизнь оставалась неприкосновенной. Через несколько дней агенты выяснили тайный смысл карикатуры, изображавшей «жену двух приятелей». Сообщалось: «Это (говорят) прямо мечено на каких-то известных здесь лиц: Панаева и Некрасова, — таких тесных, задушевных друзей, что у них решительно все общее: квартира, стол и законная жена одного из них»[517].

Добавлялись и правдоподобные интимные подробности этого сожительства: «Брачное их ложе, по огромному своему размеру, свободно помещающее всех троих, — будто бы изящнейшей выдумки, с каким-то особенным механизмом, по одному только давлению пружины соединяющим и разлучающим сию счастливую чету»[518]

.

Запоздалое открытие, так как А. Я. Панаева стала гражданской женой Н. А. Некрасова еще в 1846 г., не оставляя И. И. Панаева. Супруги жили вместе. Н. А. Некрасов и И. И. Панаев вместе вели и дела по изданию журнала «Современник». Литератор М. И. Михайлов сожительствовал с супружеской четой Шелгуновых. Общим домом проживали И. М. Сеченов и семья петербургского врача Бокова. Как отмечает И. Юркина, в этих отношениях акцент делался на общности интересов супругов с некоторой долей отрицания чувственности[519]. В то же время обывателей, как и жандармских наблюдателей, скорее волновала изящная кровать.

Все же подобные семейные инверсии были единичными. Доминировали традиционные проблемы: супружеская неверность, семейное насилие, нравственное воздействие на детей.