Третья пуля

Утром в среду, 20 ноября 1963 года, я поднялся с постели, нетвердым шагом подошел к двери, открыл ее и поднял лежавшую у порога газету – кажется, это была «Морнинг ньюс». Мне сразу бросился в глаза заголовок: «Объявлен маршрут проезда автомобильного кортежа Джона Кеннеди». Я не имел понятия, что Кеннеди приезжает в Даллас 22 ноября. В передовице замелькали названия уже так хорошо знакомых мне улиц: «…Хьюстон-стрит, Элм-стрит, под тройной эстакадой…» Меня мгновенно осенило. Судьба предоставляла редчайший шанс. Мало того, я вдруг почувствовал, что такое стечение обстоятельств налагает на меня моральное обязательство. Мог ли кто-нибудь отказаться от такой возможности? Только не я.

Ах, водка… Что я без тебя? Ты мой друг, мой союзник. Ты всегда служила мне опорой, поддерживала мой интерес к жизни, способствовала моему счастью. С водкой, плещущейся в стоящей рядом бутылке и у меня в крови, я приступаю к финальному акту драмы, в которой мне отведена роль злодея – по крайней мере в теории. Я убил прекрасного принца. Сделал вдовой богиню, властительницу наших грез. Благодаря мне на сцене появился Аристотель Онассис. Я знаю, только за это мне никогда не будет прощения! О, я сделал сиротами двух маленьких, замечательных детей. Отвратительный Хью. Ублюдок Хью. Дорогая водка, пожалуйста, помоги мне…

Я должен был уговорить трех человек помочь мне осуществить операцию «Либерти Вэланс» и вместо того, чтобы убивать генерала Эдвина Уокера 25 ноября 1963 года, устранить Джона Фицджеральда Кеннеди 22 ноября 1963 года – то есть через два с половиной дня.

Этими тремя были Лон Скотт, Джимми Костелло и я. Что касалось Алика – Ли Харви Освальда, – то я был уверен, что этого тщеславного бешеного пса, рвущегося с поводка, не придется уговаривать. Он мог только мечтать о такой удаче, и наверняка додумался бы до этого сам, если бы прочитал газету. Чрезмерное рвение этого безумца могло привести на электрический стул не только его одного. Но я чувствовал, что смогу контролировать его и сумею разработать новый план, настолько блестящий, что даже ему будет не под силу сорвать его.

Верил ли, что мне удастся осуществить задуманное? И если не верил, разве мог бы убедить остальных? Я попытался применить концепцию Нового Критицизма к возникшей этической проблеме, словно это была поэма, требовавшая самого строгого внимания к деталям, незапятнанная излишними биографическими подробностями, притворством, сентиментальностью, эмоциями. Читай текст, сказал я себе, и не обращай внимания ни на что другое.

Я начал читать текст, стараясь игнорировать обаяние президента, его замечательных детей, странно прекрасную и прекрасно странную жену, братьев и сестер, двоюродных братьев и сестер, родителей. Никаких парусников, футбольных матчей, кинозвезд, никакой политики – мы оба были демократами – ничего подобного. Никакого Линдона Джонсона.

Чтение текста, сутью которого являлся Джон Фицджеральд Кеннеди, имело целью получение ответа на один вопрос: каковы его намерения в отношении Республики Южный Вьетнам? Меня совершенно не волновали Кастро и Куба, и я не видел, что можно было сделать в Европе, кроме мелких маневров ради получения небольших выгод, взаимной ликвидации ракетных баз, обмена шпионами, шантажа министров – все это в долгосрочной перспективе не имело смысла.

Но что будет с этой страной с ее пышными джунглями и красивыми горными ландшафтами, с ее низкорослыми желтокожими людьми, которым нужно только то, чтобы их оставили в покое и дали возможность выращивать рис, стоя почти по колено в воде? Если по вине Кеннеди там разразится крупномасштабная война, кто будет воевать? Крошечные желтые аборигены, до которых ему не было дела, гибли бы сотнями тысяч, а выпускники американских колледжей едва ли захотели бы умирать в далекой стране непонятно за что. И те и другие, если бы им было предоставлено право выбора, высказались бы против войны.

Вряд ли вьетконговцы стали бы бомбить Перл-Харбор и тем более Уиннетку. Трагедия могла бы произойти только в том случае, если бы Кеннеди захотел этого и придумал повод для отправки войск во Вьетнам. Он уже начал соответствующую подготовку, и я видел молодых, загорелых, подтянутых, хорошо тренированных парней с короткой стрижкой и прищуренными глазами, называемых «зелеными беретами», жаждущих войны, которая, по их мнению, будет быстрой и победоносной и принесет им лавры героев. Я знал, что их значительно больше, нежели сообщала «Таймс». И также знал, что, несмотря на мой доклад и страстные, обоснованные доводы Корда, в Управлении было немало тех, кто уже предвкушал быстрый карьерный рост за счет войны.

Положение дел было куда более сложным, чем это представлялось в Вашингтоне. Эта трясина засосала бы нас, и враги не смогли бы причинить нам больший ущерб, нежели мы причинили бы себе сами, сражаясь с ними.