Третья рота

Малышко, бледный, испуганный, стоял вытянувшись перед генералом, а тот отводил на нём свою душу.

Потом лукаво взглянул на меня и спросил:

— А может быть, это тоже писатель?

Я сказал:

— Да. Писатель.

Тогда генерал со словами: «Я тоже люблю литературу» — пошёл от нас, нервно хлеща стеком по блестящему голенищу своего сапога.

Малышко горько обиделся:

— Что ж ты меня не предупредил? Он же мог меня расстрелять…

Я ушёл за сарай и расплакался от обиды, что генерал орал на меня и говорил «ты».

LXIII

Танковый корпус наградили гвардейским званием, и мы были в этом корпусе.

Меня поразил командир танкового батальона, молодой хлопец в парусиновых сапожках, быстро и озабоченно прохаживавшийся среди танков. Он был невысокого роста и действительно напоминал мне подростка. Все танкисты молодые, молодые. Это было перед боем, а они вели себя так, словно не им предстоит ринуться через океаны вражеского огня освобождать родную землю Украины.

Среди них были сыны разных народов нашей Отчизны, и все они были как братья, которые шли из огня в огонь от легендарного Сталинграда.

В блиндаже один танкист, недавно ещё бывший кавалеристом, горячо доказывал преимущества коня перед танком, как живой энергии и дружбы кавалеристов перед дружбой танкистов.

Но его разбили по всем пунктам, и он, тяжело вздохнув, согласился.

Наверное, он тосковал по своим друзьям и коню…

Побеждают армии с молодым командным составом, где-то я слышал или читал об этом.

Я написал для танкистов от их имени стихотворение «Клятва танкиста» по случаю недавнего вручения им гвардейского знамени и читал им его.

В этом стихотворении, которое потом положил на музыку фронтовой композитор и исполняла фронтовая капелла, танкисты клялись освободить Украину, на священную землю которой они уже вступили и встали грозными армиями над Донцом, клялись уничтожить врага, отомстить ему за страдания нашего народа.

Клялись сыны всех народов вместе с сынами Украины, и клятва эта громом звучала в моём сердце.

Они сказали мне (молодые, запылённые, прекрасные в своей героической и жертвенной молодости):

— Товарищ Сосюра! Не беспокойтесь, всё будет сделано!

Потом, на Курской дуге они грудью и бронёй встретили обезумевшие бронированные орды тьмы, немного прогнулись их ряды, но враг не прорвал их, и они, герои нашего коммунистического будущего, мощно ударили в кровавую морду захватчиков, и армии преследования, стоявшие наготове, погнали фашистов туда, откуда Украина протягивала к своим молодым освободителям руки в уже надорванных цепях…

Но я уже не был свидетелем гигантской битвы на

Курской дуге, потому что рука, оберегавшая меня, вернула меня в Москву.

Мне сказали, что телеграммой снова вызовут на фронт. Но я так и не дождался этой телеграммы.

И началось счастье миллионов, счастье освобождения захваченных врагом городов и сёл нашей Родины.

Всё дальше и дальше на запад шли полки освобождения и расплаты.

Салюты, салюты, салюты!..

Небо Москвы ритмично гремело пушечными салютами и сияло разноцветными огнями иллюминаций, каждый вечер сияло…

Уже Харьков залило солнце Отчизны…

Донбасс обнимал крылатых вестников весны человечества…

А огненная лавина освобождения катилась всё дальше и дальше…

Полтава!

И наконец — Киев!!!

В правительственном поезде мы мчались по полям Украины, утиравшей слёзы счастья со своих бессмертных очей, мчались на митинг интеллигенции, который должен был состояться по случаю освобождения Киева…

Прошло несколько дней, как отгремели бои за сердце Украины Киев…

И вот уже это сердце бьётся в груди социализма.

Поездом мы доехали до Дарницы, а там на машинах и через понтонный мост в Киев.

Днепр…

Никакие слова не смогут передать нашего счастья…

А мимо нас громыхали танки, седые от инея, они шли и шли по Шевченковскому бульвару туда, где разворачивалась грандиозная битва за всё новые города и сёла Украины.

То же самое происходило и в боях за освобождение других республик Страны Советов, временно залитых змеиной тьмой свастичной ночи…

Руины, и раны, и счастье, счастье, счастье…

Оно перевешивало всё, ему подчинены были и наши сердца, и сердца бледных, изнурённых братьев и сестёр, которые выходили к нам из пещер тьмы, навстречу солнцу и счастью, счастью, счастью…

Конечно, боль неисчислимых ран и утрат ещё застилала сияние радости в глазах спасённых пеленой муки, как ночь, которая отступала перед багряными стягами рассвета…

Моя личная радость, радость перемен и победы, растворилась в общей радости, и казалось, сердце не выдержит счастья, которое потоками заливало его, которое летело в него из миллионов таких же опьянённых счастьем сердец…

Но враг сделал последнюю попытку вернуть Киев. Он захватил Житомир, и мы уже слышали глухой и зловещий рокот канонады, которая медленно, но неотвратимо приближалась к нам.

Митинг не состоялся, и нас перебросили на левый берег Днепра.

И снова мчался поезд, и его искали фашистские самолёты, но никак не могли найти.

Врага отогнали.

Но правительство и ЦК были ещё в Харькове.