Третья жизнь

Видимо, этим объясняется то, что Слёзкин проявил готовность сотрудничать с новой властью. Так, в 1919—1920 годах он работает в литературных организациях Чернигова и Владикавказа, образованных местными ревкомами.

Мировая война, революция, Гражданская война… Для многих дореволюционных деятелей культуры эти эпохальные события становились переломным моментом, а иногда и крахом. Не все смогли сразу осознать и суть происходящих событий, и их направленность, и их неизбежность, необходимость.

Не сразу пришел к полному пониманию и Юрий Слёзкин. Он ждал перемен, жаждал их, потому что видел всю гниль и разложение царского режима. Он готов был служить своим пером, своим талантом новому строю, новому человеку новой России, но почувствовать обновленную страну должен был душой, глубоко. Этим объясняются его метания из конца в конец России. «Подлинная революция была для меня полной ошеломляющей неожиданностью, принятой мною как наше новое любопытное фабулистическое развитие действия»,— писал позднее Юрий Слёзкин [14]. И как многие представители старой интеллигенции, он проходит через чистилище сомнений, раздумий, ошибок и срывов. Коротко свой путь в первые послереволюционные годы Слёзкин представил так: «от сотрудничества в „Нашей газете“ и „Вечерних огнях“ — к „Крестьянской коммуне“, от скепсиса — к революционной восторженности, от организации Союза деятелей художественной литературы — к бегству за белым хлебом в Чернигов, от заведования подотделом искусств (вполне искреннего — с отдачей себя целиком) — к глупейшему сотрудничеству в „Вечернем времени“ и снова налево» 

[15].

В 1918 году в Петрограде после съезда деятелей искусств Юрий Слёзкин стал одним из организаторов и руководителей Союза деятелей художественной литературы и членом редакционной коллегии, возглавляемой А. М. Горьким, по изданию избранных произведений современных писателей. Он активно участвует в различных комиссиях, встречах, в организации концертов, спектаклей.

Весной 1919 года Слёзкин уже на юге, в Чернигове, заведует подотделом искусств при облоно. Формирует передвижную труппу при штабе фронта, руководит ею.

В 1920—1921 годах Юрий Слёзкин руководит подотделом искусств во Владикавказе. Весьма подробно этот эпизод его жизни описан в «Записках на манжетах» Михаила Булгакова. Именно во Владикавказе познакомились и подружились Юрий Слёзкин, писатель, имеющий уже прочную российскую известность, и начинающий журналист и писатель Михаил Булгаков. Их дружба возобновилась потом в Москве и продолжалась, с периодическим взаимным охлаждением, до самой смерти Михаила Булгакова.

Слёзкин одним из первых отметил талант начинающего литератора и всячески поддерживал его.

В 1921 году Юрий Слёзкин перебирается в Полтаву, заведует подотделом искусств, организует и руководит театральной труппой при штабе 25-й Чапаевской дивизии.

Здесь же, в Полтаве, осенью 1921 года происходит весьма печальный эпизод. Слёзкина арестовали и предали суду губревтрибунала за статью «Красная одурь», опубликованную в деникинской газете почти два года назад. В статье Слёзкин с позиций гуманизма осуждал некоторые эксцессы Советской власти.

В защиту Слёзкина выступил Петроградский отдел Всероссийского союза писателей. Из Петрограда 11 октября 1921 года отправлена телеграмма в адрес Полтавского губревтрибунала и В. Короленко.

В телеграмме говорилось: «…Слёзкин человек легкомысленный, увлекающийся, без определенных политических убеждений и в политике с трудом разбирающийся. Вместе с тем писатель весьма талантливый… Молод и мог бы много дать в будущем. Просим принять во внимание при вынесении приговора» [16].

В 1921 году он пишет первый после большого перерыва рассказ «Голуби», а в марте 1922 года, сразу же после освобождения, приезжает в Москву, чтобы полностью посвятить себя литературе. У него теперь есть материал, он осмыслил события, видит перспективу.

О приезде своем в Москву Слёзкин вспоминает в дневнике 9 февраля 1932 года: «Десять лет тому назад — в 22 году — я был еще в Полтаве — я собирался в Москву вместе с Константиновскими…

…Получил комнату рядом со Стоновым, кое-какую мебель у Заславских. А вид мой! В крашенных в коричневую краску Константиновскими кальсонах и исподней рубахе, обмотках и стоптанных солдатских ботинках… Купил костюм, побрился… И началась жизнь точно во второй раз. Заново. Нужно было вырабатывать себе имя и место в литературе…» [17]

Выбор пути был сделан Слёзкиным окончательно в 1922 году. Отвечая на анкету журнала «Веретеныш» (Берлин, 1922, № 3) о будущем русской литературы, он писал: «„Сделать вид“, что революции не было, отмахнуться от нее или надуть губы и отделаться одним словом „ужас“ или „чепуха“ — человек нормальный (здоровый во всех отношениях) не может, ибо для него революция — ряд дней его жизни, а из жизни не только дня, но и часа не выкинешь.

Каждый час — мудр для того, кто умеет читать в нем.